— Да?
— О чем ты думаешь?
— О том, что придется тебя отпустить, — честно ответил он.
— Это смешно, — сказала Кэссиди, сразу успокоившись. Ни слезинки не появилось в ее глазах. Она ничего не чувствовала, кроме ощущения какой-то нереальности происходящего. — Я думаю, что ты, возможно, уже отпустил меня… примерно год назад.
Донован тряхнул головой и подошел к ней. Он выглядел таким усталым, даже измученным, что ей захотелось только обнять его покрепче и утешить. Но этот мужчина разбил ее сердце и до сих пор продолжает это делать. И вряд ли ей следует опять утешать его.
Но и перестать любить Донована очень трудно. Не может она всего за одну неделю освободиться от своей любви! Не может избавиться от чувства, возникшего с первого же соприкосновения их рук. И все же она отпустит его. А сама начнет жизнь сначала — с того места, где Донован был всего лишь отцом ее ребенка.
— Крошка, ты даже представить себе не можешь, как я за тебя держусь, — тихо сказал он.
Звучало правдоподобно, но она за время их короткого брака уже поняла, что иногда он ловко переиначивал истину.
— А мне казалось, это больше походило на то, что ты меня отталкиваешь. И ты лгал мне, Донован. Бессовестно врал, когда я спрашивала, почему ты вернулся ко мне.
Сегодня Кэссиди написала прощальную записку Доновану и ушла, но у нее осталось ощущение, что у них двоих все-таки сохранился шанс. И, чтобы двигаться дальше по жизни, ей необходимо поговорить с мужем.
— Что ты хотела мне сказать, Кэссиди? Что жена и ребенок понадобились мне, только чтобы стать исполнительным директором?
Каждое его слово буквально сочилось сарказмом.
— Ну, это вполне может быть правдой, — ей совсем не хотелось брать на себя вину за это — Донован сам выбрал такой путь, пусть сам и отвечает. Он лгал ей и собирался лгать дальше.
— А ты была бы счастлива узнать, что я вернулся ради тебя?
— Я была бы счастлива поверить, потому что очень этого хотела. Но, возможно, я обманывала себя. Послушай, я пришла, поскольку не хочу, чтобы все кончилось так, как шло в последнее время… — Она собиралась рассказать ему о сегодняшнем визите к его родителям. Но подумала и так ничего ему об этом и не сообщила.
— Я не совсем понял, что ты имеешь в виду. Нет никаких причин разваливаться нашему браку. Но то, что ты написала в записке, это правда?..
— Да. Наш брак кончился.
В этих словах больше было гордыни, но сейчас ее это не заботило. Она устала от слишком сильной любви к Доновану и от его слишком малой заботы о ней. Она никогда не сумеет на равных соперничать с «Толли-Паттерсон». Ей никогда не удастся изменить Донована и занять в его душе такое же место, какое занимает компания. Она, Кэссиди, всегда будет для него всего лишь матерью его ребенка.
— Но почему?
Кажется, он действительно недоумевал, и она понимала, почему. Донован должен увидеть, что она никогда не будет мелкой сошкой в его планах на будущее.
— А как ты сам думаешь, почему? Только честно. Ты должен понимать, почему мы не можем оставаться в браке.
Ей хотелось объяснить ему, как он обидел ее своей ложью. Но было и кое-что еще. Сегодня вечером Кэсси устраивала Вэна на ночь и вдруг обратила внимание на то, что родители повесили над его колыбелькой фотографию — она и Донован с младенцем на руках на фоне роддома. Ох, как ей захотелось заново пережить те же ощущения! Ведь тогда они чувствовали одно и то же…
— Нет, я не знаю, Кэссиди. Ведь ничего же не изменилось…
— Все изменилось.
Он подошел к ней и взял ее за руку. Переплел их пальцы, и обручальные кольца стукнулись друг о друга, издав металлический звук.
— Я женился на тебе, и у нас появился Вэн. Завещание моего деда уже существовало, когда малыш родился.
— Я не знаю, не женился ли ты на мне именно из-за этого…
— Разве ты не была счастлива?
О да, Кэссиди была счастлива с Донованом.
— Ну-у, да, но… Как объяснить? Я все время надеялась, что ты вернешься, и ты вернулся. И я, что называется, подставилась.
— Как это — подставилась?
Она с трудом проглотила комок в горле. Трудно было опять признаваться, что ей хотелось быть желанной. Быть единственной, без которой он не мог бы жить.
— Тебе подставилась. Я стала полностью зависеть от тебя. Я делала все, чтобы тебе было легче. Будто с ума сошла…
Донован выругался, выпустил ее руку и отошел. Она смотрела ему в спину, смотрела, как он уходит. Она помнила эту картину: он уходит от нее, от ее любви…
— Мне не было легче, Кэссиди. Мне совсем не нравилось тебе врать, но ты была так счастлива, что я все этим оправдывал, — глухо бросил он, обернувшись.
— Что бы ты ни говорил, я никогда не нужна была тебе так, как ты был нужен мне.
Между ними повисло молчание. Она вдруг осознала, как надеялась, что он будет возражать.
Надеялась, вдруг он признается, что любит ее, что она ему нужна…
Но он молчал, и последние ее мечты о Доноване Толли умерли в ее душе. Она повернулась и пошла к дверям.
— Кэссиди, подожди!
Она остановилась, но не обернулась. Оцепенение, охватившее ее с того момента, как Кэссиди опять вошла в этот дом, исчезло, оставив после себя такую сильную боль, какую она испытала только однажды… когда он бросил ее.
— Как я могу все исправить?
Ей стало немного легче. И все же он не догадывается, что ей от него нужно.
Ни один из них не хотел признаваться, что нуждается в любви, что хочет быть на первом месте в жизни другого.
— Не думаю, что ты это сможешь…
В своей жизни Донован выделял всего несколько моментов. Один из них касался Кэссиди. И это означало, что необходимо раз и навсегда выяснить с ней отношения. Сейчас он мог думать только о том, что испытал, когда обнаружил, что ее и сына нет в доме. Потерять ее сейчас… нет, это не его выбор!
— В моем словаре нет слов «не могу».
Она так резко повернулась, что кудрявые волосы рассыпались по плечам:
— Что ты хочешь сказать?
Донован не упрекал ее. Ведь он так долго или уклонялся от ответа, или отделывался полуправдой. Такая манера общения с кем бы то ни было давно уже вошла у него в привычку. Просто так легче было играть, не раскрывая карт. Так Донован мог и сам защититься, и использовать собранную информацию с наибольшей пользой для себя.
Информация, которую он собрал о Кэссиди, была очень простой. Кэсси нуждалась во взаимности. И пришло время, когда нужно оправдать ее ожидания.
Но ложь опустошила его душу…
— Но мы еще не поговорили. Не уходи, пока еще не все сказано. Пожалуйста.