– Я слушаю, – пролепетала совершенно сбитая с толку Клавдия. Кто это может быть? Танькин Павлов?

– Майор Ларионов, – представилась трубка официально. – Как дела?

– Кто?! – вытаращив глаза, переспросила Клавдия и залилась чудовищным помидорным румянцем. Шее под толстой шерстяной водолазкой моментально стало жарко. – Алло, кого вам позвать? Я плохо слышу!

Она слышала все совершенно замечательно. У нее был слух, как у камышового кота.

– Все в порядке, – успокоительно сказал голос в трубке. – Звать никого не надо. Я хотел сказать, чтобы ты не волновалась. Мой человек где-то рядом с тобой. Ты уже его засекла своим радаром?

– Андрей, – недоверчиво сказала Клавдия. – Это что, и вправду ты?

Она оттянула от горевшей шеи воротник водолазки и повернулась к торговому залу спиной. Кажется, впервые за все время своей работы.

– Я, – сказала трубка, и это был голос Андрея Ларионова, такой, какой ни с чьим другим уже нельзя было спутать. – Что это ты так… напряглась?

Я тебя люблю, хотелось сказать Клавдии. Я тебя люблю уже лет десять. И ты никогда мне не звонил. Бывало, ты искал у меня Таню, чтобы встретить у метро, или подходил к телефону, когда я звонила твоей сестре или матери, но ты сам никогда мне не звонил.

– Я не напряглась, – выговорила Клавдия с усилием. – Я удивилась.

Андрей сам удивился, когда решил ей позвонить, и еще больше удивился, когда нашел телефон ее аптеки в своей записной книжке. Откуда он там взялся?

– Ну что? – спросил он. – Засекла гвардейца Диму?

– Нет, – призналась Клавдия честно. – Не засекла. А вчера вечером у меня на лестнице отняли сумку.

Андрей присвистнул.

– Вечно с тобой какие-то истории, Клава, – сказал он недовольно. – Много денег-то было?

– Тридцать рублей, – радостно сказала Клавдия. – Но мне их вернули, представляешь?

– Девушка, вы работаете? – спросил у нее за спиной нетерпеливый голос какого-то созревшего покупателя.

– Да-да, – виновато пробормотала Клавдия, не поворачиваясь. – Одну минуточку, пожалуйста…

– Нет, подожди, – сказал у ее уха безмерно удивленный Ларионов, – что значит вернули?

– То и значит, – счастливая от того, что он внимательно слушает ее, заторопилась Клавдия. – Через две минуты соседка позвонила, я открыла дверь, а сумка моя на лестнице стоит, прямо у моей квартиры. Цела и невредима, только ремешок оторван.

– И все цело? – спросил Андрей недоверчиво.

– И все цело, – подтвердила Клавдия. – Представляешь?

– Не особенно, – сказал Андрей.

– Девушка! – позвали сзади совсем нетерпеливо. – Может, уже нужно начать работать?

Андрей услышал.

– Ладно, Клава, – сказал он решительно. – Давай уже начинай работать. Вечером я тебе позвоню. Черт, лучше ты мне. У меня, по-моему…

– Не по-твоему, а точно, – перебила Клавдия, и даже он расслышал в ее голосе ликование. – У тебя нет моего телефона. Я сама позвоню. И спасибо тебе за заботу.

Он пробормотал что-то невразумительное, и в трубке заныли удручающие короткие гудки.

Клавдия осторожно вернула трубку на аппарат, секундочку постояла, выравнивая дыхание, и повернулась к залу.

– Извините, – сказала она покупателю и улыбнулась. – Извините, пожалуйста. Что вы хотели?

* * *

Интересно, думал Игорь, разглядывая хорошенькое, почти детское личико в обрамлении блестящих волос, как в рекламе шампуня “Пантин прови”, это именно те слухи, о которых его предупреждала мерцаловская секретарша, или есть еще какие-то, более страшные и ужасные?

– Мы познакомились с Сережей четыре года назад, на Крите. Он там отдыхал. И я отдыхала. С родителями. Он узнал, что я учусь в Финансовой академии и почти сразу же предложил мне работу в своем институте. – Эля кусала губы, но делала это как-то слишком старательно. Или Игорь просто очень давно не общался с такими, молоденькими, хорошенькими, глубоко несчастными, и просто забыл, какие они? – Он говорил, что у него по части бухгалтерии и финансов – полный крах. Они с Гольдиным в этом вопросе не сильны, и поэтому у них бесконечные проблемы то с налоговой, то с бухгалтерией…

– А вы могли помочь ему решить эти проблемы? – спросил Игорь осторожно.

Сергей Мерцалов, насколько успел его узнать за эти полдня Игорь Полевой, был не только великий врач, но и удачливый бизнесмен. Даже если он с ходу влюбился, вряд ли ему пришло бы в голову нанимать институтку для того, чтобы она разбиралась в его финансовых проблемах или придумывала схемы ухода от налогов.

– Отчасти, конечно, да, – сказала Эля смело и взглянула на Игоря. – У меня было маловато опыта, но Сережа очень, очень мне помогал… И Саша Гольдин. Для меня это была неслыханная удача – студентам работу добыть трудно, почти невозможно, а тут работа, да еще такая…

– Какая? – уточнил Игорь.

– Престижная, – сказала Эля, и глаза ее затуманились. – Хорошие деньги. Знаменитая клиника. Сергей и тогда и сейчас очень известен. Очень. Это было такое… счастье. Я работала по четырнадцать часов в день. Мама даже боялась, что я здоровье угроблю. А потом… я в него влюбилась, – закончила она и не заплакала, лишь отвела глаза и стала пристально рассматривать полированную стену лифта.

– А он? – спросил Игорь осторожно.

– Он мне потом рассказывал, что сразу влюбился. Еще тогда, на Крите. Потому и к себе в институт позвал, и работу предложил, и все такое. Целый год я жила как во сне, понимаете? Не было на свете женщины, счастливее меня. Сережа почти все свое свободное время проводил со мной. Мы даже за грибами ездили в лес… – Тонкие наманикюренные пальчики комкали носовой платок, складывали его и вновь комкали. Эти лихорадочные движения отвлекали Игоря, мешали ему думать. – Потом родился Эдик, и для меня все изменилось…

– Что именно изменилось? – спросил Игорь.

– Все. – Она продолжала смотреть в стену все тем же невидящим взглядом. – У Сережи двое своих детей. Они маленькие еще, и мы решили, что поженимся не сейчас, а лет через десять, когда они подрастут.

– Через сколько? – оторопело спросил Игорь. Это была какая-то явная чушь. Какой любовник может утешать любовницу тем, что женится на ней через десять лет? Почему тогда не через тридцать? Или через пятьдесят?

– Вы зря так удивляетесь, – сказала Эля, и тень бледной улыбки мелькнула у нее на губах. – Вы не знаете Сережу. Он уникальный человек. Очень верный, очень постоянный. Его слово было… незыблемо, понимаете? Он говорил, что всю жизнь искал и ждал только меня. Он же очень рано женился, лет в двадцать, что ли… Жили они трудно, почти нищенствовали. Он никогда не знал никаких женщин, кроме своей жены, и чувствовал, что он ей… как бы это сказать… обязан, что ли.