— Этот человек, — начала она храбро, но голос сорвался — следствие недолеченной простуды. Рядом, заглушая ее слова, залаяла собака. При­ближался охранник, держа рвущегося с поводка пса. Она не даст заткнуть себе рот. Подстегивае­мая отчаянием, она начала снова:

— Этот человек... — На сей раз вышло громче. Собака, на счастье, умолкла. Те двое, что явились с ней, нетерпеливо ожидали продолжения. Сейчас она пожалела, что не рассказала им все сразу, рас­считывая на более сильный эффект от своих слов на месте. Ну давай же, говори!

— Этот человек ответственен за то...

Прежде чем ее губы успели произнести следую­щие слова, их запечатал чужой жесткий рот. Алису закружило, понесло. Данте Д'Акьюани накинулся на нее, обхватил сильными руками, приподнимая в воздух, прижимая к груди. Что происходит, она понять не могла.

Его запах... терпкий и горячий. Ощущение его груди... упругой, жесткой. И твердые губы. Изу­чающие, проникающие глубже. Внезапно она перестала вообще что-либо соображать, она таяла, теряя контроль над собой. Кто-то здесь определенно сходит с ума.

Данте поднял голову, и перед глазами все закру­жилось. Сейчас, глядя в ее лицо, исцарапанное там, где ее задели шипы, сквозь которые она про­диралась, он не мог понять причин, заставивших его поступить так, как он поступил. Большущие глаза изумленно смотрели на него, ресницы слип­лись и оттого казались еще роскошнее. Губы пухлые, розовые. Дрожащие. Все ее тело дрожало, руки упирались ему в грудь. Откуда она взялась?

Охранник что-то выкрикнул, и Данте очнулся. Понял, что держит эту женщину приподнятой над землей, прижатой к груди, и резко опустил вниз, почти бросил, вынужденный признать тот факт, что возбужден до предела.

Он сознавал, что, как бы ему ни хотелось отбро­сить эту незнакомку назад, в компанию к папарацци, что-то более сильное его удерживает. Не мог он и разумно истолковать инстинкт, заставивший его заткнуть ей рот таким вот образом.

Охранник выдвинулся вперед, ухватил обоих папарацци за шкирку, легко приподнял. Репортер кричал:

— Мистер Д'Акьюани, незадолго до того вас видели с Александрой Маччи! Что это значит? Не хотите ли сообщить, кто ваша новая девушка? Выяснить будет нетрудно...

Без комментариев! — хотелось рявкнуть Данте, но по неведомой ему причине он промолчал, пони­мая единственное: эту женщину отпускать нельзя, потому что она — темная лошадка. Упрямство, с которым она его преследует, подтверждает, что просто отмахнуться от нее не получится. Следует окончательно прояснить ее намерения. Кроме того, сейчас ему необходимо полностью исключить вся­кое нежелательное внимание прессы. Что, соб­ственно, с ним такое?

Охранник, конечно, конфискует камеру, но при современных технологиях нельзя быть уверенным, что назавтра снимок этого поцелуя не окажется в газетах.

Ты и так целовал ее перед всеми, им не нужна фотография... — промелькнуло в мозгу.

— Подожди, — голос Данте сорвался. Охранник оглянулся.

Алиса глядела на все словно сквозь стекло. Его поцелуй — если это можно так назвать — отравил ей кровь, мозг, лишил ее способности говорить и что-либо делать. Оставалось лишь беспомощно стоять прижатой к боку Данте. А тот вкрадчиво улыбнулся:

— Боюсь, что ситуация очень банальна. Вы послужили орудием любви. Я действительно виделся недавно с Александрой. Желая заставить тебя ревновать. — Он взглянул вниз на Алису, взял ее за руку. Стиснул так, что ее рука побелела. Для зрителей жест должен был казаться нежным — он коснулся губами тыльной стороны ее ладони. — И преуспел.

Рот репортера открылся — видимо, он не ожи­дал, что Алиса может заинтересовать такого, как Данте. Алиса и сама так полагала.

С такими способностями Данте только в кино сниматься. Изображая нежное внимание перед публикой, он одновременно ухитрялся смотреть на Алису с отвращением.

Репортер крикнул:

— Откуда она взялась?

— Могу я иметь секреты? Или вы считаете, что можно строить серьезные отношения на виду у всех?

Алиса оглушенно соображала, как будет выпу­тываться из заварившейся каши.

Данте же тихо ненавидел ее. Как она посмела влезть в его жизнь? Загнать его в ловушку? Но улыбка его оставалась вежливо-холодной.

— Не стоит добавлять, что это последний раз, когда я спускаю вам нарушение границ моих владе­ний. В следующий раз не надейтесь так легко отде­латься. — Он прижал к себе Алису. — Радуйтесь, что любовь делает меня великодушным.

С этим напутствием репортер и его напарник были выпровожены на дорогу. Ноги Алисы отказы­вались ее держать. Как глупо было полагать, что это сойдет ей с рук. Разве что ей очень, очень силь­но повезет.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Но уж везучей Алиса себя не чувствовала. Голова не переставала кружиться, а Данте меж тем отдернул от нее руки, словно она была заразной.

— Заходите в дом.

Он сделал к ней шаг, и она отпрянула. Неиз­вестно, что на уме у этого человека. Вид его, во всяком случае, внушает страх.

— Попрошу без шума, леди. Внутрь. Немедлен­но.

На ватных ногах Алиса вошла в дверь. Замети­ла стул и плюхнулась на него, всерьез опасаясь, что упадет.

— Встать. Разве я разрешил садиться?

Алиса подняла глаза, лицо ее побледнело еще больше.

— Пожалуйста... я...

Данте подался вперед, стащил ее со стула. Две большие руки держали ее, как тряпичную куклу. Она и чувствовала себя тряпичной куклой.

— Как ты посмела? Как ты посмела сунуться на мое личное пространство, притащить с собой этих негодяев?

Всматриваясь сейчас в лицо Данте, Алиса не находила его более красивым — настолько исказил его гнев. И извлекла из неведомых внутренних ресурсов собственный гнев. Где он прятался до того, одному богу известно.

— А вот и посмела, мистер Д'Акьюани. Потому что кое-кто, кого я люблю, лежит сейчас в больни­це и очень нуждается в помощи. Помощи, которую я дать не могу. Как мне ни противно приходить сюда и общаться с таким аморальным типом, как вы, выбора у меня нет. — Горечь переполняла ее. — Поверьте, лазить через заборы и продираться через колючие кусты — не самое лучшее, на мой вкус, развлечение. Если припомните, я пыталась достучаться до вас на прошлой неделе, но слушать вы не пожелали.

— Делать мне нечего, кроме как слушать вся­кую чушь, — огрызнулся он.

Алиса вспомнила панику, руководившую всеми ее действиями, страх при встрече с ним. Но остана­вливаться нельзя. И быть воспитанной ей непозво­лительно. Она попыталась говорить спокойно:

— Я пробовала договориться о встрече с вами, только без толку. Легче добиться аудиенции у папы римского.