— Тогда почему ты ничего не рассказал мне о Сабине?
Люк взглянул в ее мокрое лицо. Он чувствовал себя виноватым, хотя не намеревался причинить ей боль. Он лишь хотел уберечь ее.
— Сабина умерла при ужасных обстоятельствах, — сказал Люк уже спокойнее. — Мне нелегко было говорить об этом, особенно тогда, когда я узнал, что у нас будет ребенок. Ведь именно беременность убила Сабину.
— Ты должен был рассказать мне о ней. Почему ты просто не можешь быть честным и признать, что я не настолько важна для тебя, чтобы делиться со мной своей жизнью? Мы женаты уже два года, но я едва знаю тебя.
— Мы провели половину времени врозь. И чья в этом вина?
— Твоя. Ты своим безразличием оттолкнул меня. И с тех пор, ничего не изменилось. Ты по-прежнему расцениваешь наш брак как партнерство. И единственное место, где, с твоей точки зрения, я приношу пользу, — это спальня.
Слезы навернулись Эмили на глаза.
— Сабина осталась в прошлом. Теперь моя жена — ты. И хотя бы ради Жан-Клода я предлагаю тебе остаться здесь.
Эмили открыла глаза. Бледные лучи солнца объявили о наступлении нового дня. Приближалась осень. Было трудно поверить, что она провела в замке почти месяц.
Это было нелегкое время. Каждую ночь Эмили, пряча лицо в подушку, беззвучно плакала. Пока она не почувствует, что Люк верит ей, не существует никакой надежды на продолжение их брака.
Единственным проблеском было то, что Робин уехала из замка, и Люк стал потихоньку оттаивать. Возможно, этому способствовала маленькая вечеринка, которую они устроили для Жан-Клода на его первый день рождения.
Эмили тяжело вздохнула, и у нее перехватило дыхание, когда до боли знакомый голос прозвучал с другой стороны кровати, до сих пор разделенной шелковым валиком.
— Почему ты так грустно вздыхаешь, cherie? Тебе так плохо здесь?
— Нет, — ответила она честно, недоумевая, почему Люк не отправился на свою обычную утреннюю прогулку верхом. — Я просто запуталась.
— Понятно.
Нежность в голосе мужа окончательно доконала Эмили, и она изо всех сил закусила губу. Валик оказался непреодолимым барьером. Каждую ночь, ложась на свою сторону кровати, Люк желал ей томным голосом «спокойной ночи», потом гасил лампу и, казалось, сразу же засыпал.
Очевидно, он не был измучен болезненным желанием близости, которое заставляло Эмили беспокойно крутиться до самого рассвета. Но даже тогда, когда она засыпала, ей снилось, как они занимаются любовью. А то, что каждый вечер он без стеснения раздевался перед ней донага, только разжигало пламя ее желания.
— Почему ты не поехал на прогулку?
— Я подумал, может быть, ты захочешь присоединиться ко мне.
На его подбородке проступила темная щетина, а темные волосы были взъерошены после сна. Он напоминал пирата, и его распутное очарование было для нее слишком большим соблазном.
— Возможно, как-нибудь в другой раз, хотя с твоей стороны очень любезно предложить это, — ответила она неестественным голосом.
Его тихий смех наполнил ее желанием отшвырнуть валик в дальний угол комнаты. Ей нравился его смех, нравился он сам, но его внезапное дружелюбие могло быть и уловкой.
— Ты бы удивилась, насколько любезным я могу быть, ma petite, — поддразнил он, — и когда-то ты очень любила ездить верхом. Помнится, ты много времени проводила со своим любимцем Касимом.
— Это было так давно, — прошептала Эмили, свернувшись клубочком под покрывалом.
Было глупо предаваться воспоминаниям о любимом скакуне. Касим был продан вместе с другими лошадьми. Ее отец объяснил это необходимостью снизить расходы на содержание поместья. Он никогда не понимал, что дочь получала от коня ту любовь, которую не давали ей родители и сестры.
Узнав о продаже своего четвероногого друга, Эмили, совершенно обезумев от горя, рванулась к конюшне, где и нашел ее Люк. Она так горько рыдала, что у него чуть не разорвалось сердце. Люк нежно обнял Эмили, сел на кучу сена и, посадив девушку себе на колени, укачивал до тех пор, пока она не успокоилась. Ей было уютно и надежно в крепких объятиях Люка, и она рассказала ему, что к концу недели Касим будет вывезен из страны. При этом Эмили вновь расплакалась, и Люк наклонил голову, чтобы губами осушить ее слезы.
Первое прикосновение его губ к ее губам было для нее открытием, и она вся задрожала, когда его язык обвел контур ее рта. Инстинктивно Эмили ответила на его поцелуй, и внезапно все остатки ее сдержанности исчезли. Она крепко прижалась к нему. Его губы и язык дразнили и соблазняли. Даже горе, связанное с потерей Касима, исчезло от множества новых ощущений. Люк опрокинулся на спину, увлекая ее за собой в сено, и она не сопротивлялась. Ее волнение достигло предела, когда он расстегнул ее блузку и его теплые руки оказались на ее животе.
— Ты прекрасна, ma belle.
Его голос ласкал ее слух так же, как его руки ласкали ее кожу.
Эмили услышала его вздох, когда Люк сдвинул лифчик с ее груди и начал нежно поглаживать возбужденную плоть. Это ощущение было таким новым, таким великолепным, что она, сама того не ожидая, возжелала большего. Он продолжал ласкать ее, и тихие стоны вырывались из ее уст, подбадривая его на дальнейшие ласки.
Кто знает, чем бы все это закончилось, если бы голоса со двора не ворвались в их чувственный мир! Даже тогда, понимая, что их могут обнаружить, Эмили не хотела прерывать ласки, но Люк сам отодвинулся от девушки, поправляя на ней одежду и застегивая пуговицы ее блузки, поскольку сама она не смогла бы справиться с этим.
Я была как глина в его руках, мрачно подумала Эмили. Она пропала с того самого момента, когда он впервые поцеловал ее. Фатальной ошибкой было принять за любовь его сексуальное притяжение к ней…
— Пойдем со мной в конюшню! — Его голос внезапно ворвался в ее воспоминания. — Покажем лошадей Жан-Клоду и найдем подходящую лошадку для тебя.
* * *
— Так что ты думаешь о Мими? — спросил Люк, поглаживая симпатичную гнедую кобылу, которую конюх только что вывел из стойла.
— Почему бы тебе не заказать для меня инвалидное кресло на колесах и покончить с этим раз и навсегда? Ездить верхом — это значит чувствовать ветер, который рвется тебе навстречу. На Касиме меня захватывали скорость, ощущение полной свободы, — закончила Эмили, сверкнув глазами.
— Я знаю, что ты превосходная наездница, cherie, но никогда не мог понять, почему твой отец позволял тебе ездить на таком резвом скакуне.
— Папа всегда был слишком занят делами, чтобы интересоваться мною. К тому же я разочаровала своих родителей, родившись девочкой, когда они ожидали наследника Хестон-Грейнджа. Я не оказалась ни симпатичной, ни талантливой, как их три старшие дочери. Часто бывало, что никто и не вспоминал обо мне, — призналась Эмили, — и я любила проводить с Касимом все свободное время.