Я попыталась ее возненавидеть, просто из принципа, но не получилось – почему? За этой дамской внешностью скрывался характер крутой, честный и твердый, как ящик гвоздей. Только она это куда лучше моего скрывала. Так что мы поладили. Кроме того, все вампиры-мужчины были красивее меня, так почему не может быть красивее меня вампир-женщина?
– Элинор, – спросила я, – какого черта ты… – я посмотрела на часы, – какого черта ты проснулась в первой половине дня?
– Вот об этом я и спрашиваю Жан-Клода, – ответила она шелковым голосом, вполне подходящими к кружевам и кремовому атласу.
Жан-Клод глянул на меня, сидя на краю кровати. Одет он был в свой расшитый халат с мехом. Они казались двумя сторонами одной мечты: она такая белая, он такой черный.
– Все наши набрали силы за эту ночь от наших действий, ma petite. – Он показал на Элинор. – Вот тебе доказательство, сколько они ее получили.
Я обошла кровать, направляясь к ним.
– Ты никогда так рано не просыпалась с тех пор, как стала вампиром?
Она кивнула.
– И как ощущение?
Она восприняла вопрос серьезно, наморщила красивое личико, сосредоточилась. Никогда не могла понять, действительно ли у нее столько симпатичных ужимок, или она так долго веками использовала их как камуфляж, что теперь не может избавиться. Как бы там ни было, а всегда она вела себя так, что при взгляде на нее думалось: «дитя», «куколка», «симпатюшка». Пока она не решала, что не надо быть милой – тогда она становилась по-настоящему страшной. Интересно, сколько врагов были обмануты этой пуховой мягкостью и напоролись на стальной кинжал внутри. Можно было бы попытаться выяснить, но это не в моей натуре.
– Отлично, – ответила она наконец.
– Ты еще голодна? – спросила я.
– А ты не видишь? – спросила она, глядя на меня голубыми глазами.
– Ты всегда мне кажешься несколько эфирной, так что – да. С тобой не всегда вижу.
Она улыбнулась едва заметно.
– Это комплимент, если Истребительница не может понять, голодна я или сыта.
– Ты не ощущаешь жажды? – спросил Жан-Клод.
Она снова задумалась, с той же симпатичной ужимкой:
– Нет. Я могла бы сейчас напитаться, но необходимости не чувствую.
Я ощутила исходящий от Жан-Клода всплеск торжества. Торжества, но сразу за ним – страха. И он снова закрыл течь в щитах.
– Почему торжество и почему страх? – спросила я.
– Жан-Клод как следует напитал этой ночью ardeur, и теперь он меня поддерживает. Это, знаешь, впечатляет, – сказала Элинор.
– Ну, это я понимаю, но… – Я попыталась сформулировать вопрос: – Чем вы оба так довольны?
– Если бы мы хотели путешествовать группой по странам, где мы вне закона, кормиться должен был бы только один из нас. Это значит, что Жан-Клод мог бы взять с собой достаточно большую группу своих вампиров на чужую территорию, почти не оставляя за собой следов. И уж точно мы могли бы спрятаться от людских властей.
– Но мы не собираемся вторгаться ни на чью территорию.
– Нет, – согласился Жан-Клод, – но всегда приятно иметь больше возможностей, ma petite.
– А где твой любимый? Твой рыцарь?
– Он не проснулся со мной.
Едва заметный намек на грусть прозвучал в ее ответе.
– Так что, только ты приобрела…
В дверь постучали.
– Да, Римус! – отозвался Жан-Клод.
Римус вошел и закрыл за собой дверь:
– Там Реквием.
– Реквием, – сказала Элинор. – Интересно.
– Впусти его, – велел Жан-Клод.
Секунду он выдерживал взгляд Жан-Клода, потом опустил глаза и сказал вполоборота:
– Ладно, но если еще кто-нибудь появится так рано, я буду настаивать, чтобы вы впустили в комнату двух охранников. Так что если вам нужно обсудить секреты, обсуждайте быстрее.
– Ты действительно думаешь, что сегодня столько вампиров так рано проснется? – спросила я.
– Да, я так думаю.
– Вопрос о присутствии охраны мы будем обсуждать, когда кто-нибудь еще придет. Впусти Реквиема, Римус, – сказал Жан-Клод.
Римус поджал губы – ему это не понравилось.
– У меня тут противоречие в приказах. Клодия велела вас одних не оставлять. Вы говорите, чтобы меня здесь не было. Командная цепочка не складывается.
– Слишком много генералов, – сказала я.
Он глянул на меня быстро и прямо:
– Да.
– Извини, Римус, – сказал Жан-Клод, – но появление Элинор изменило ситуацию.
– Хорошо, но Реквием – последний, или я звоню Клодии и говорю, что не могу вас охранять, поскольку вы не даете.
– Как ты сочтешь нужным, Римус.
Он еще раз сердито оглядел комнату, потом открыл дверь. Через секунду в нее вплыл Реквием. На нем был его черный плащ с капюшоном, развевающийся вдоль тела, так что видна была от него только ван-дейковская бородка, обрамляющая губы.
– Сильно ли тебе досталось, mon ami? – спросил Жан-Клод.
Он движением плеч, без рук, сбросил капюшон, как отбрасывают назад волосы. Правая сторона лица была покрыта багровыми кровоподтеками. Глаз с этой стороны почти закрылся, лишь мелькала полосочка той синевы, что когда-то заставила Белль Морт пытаться выкупить Реквиема у его первого мастера. Белль подбирала тогда себе спектр голубоглазых мужчин: у Ашера самый светлый оттенок, у Жан-Клода – самый темный, у Реквиема – самый яркий. Мастер его отказался, и им пришлось бежать из Франции.
Длинные прямые волосы, такие темные, что сливались с черным плащом, оттеняли бледность кожи, а синяки смотрелись как нанесенные багровыми чернилами.
– Ух ты, – сказала я. – Сколько же тебе крови понадобится, чтобы это вылечить?
Он посмотрел на меня так, что сразу стало ясно: я что-то умное сказала.
– Много.
– Как чувствует себя все остальное? – спросил Жан-Клод.
Реквием развел плащ широким жестом обеих рук – как будто занавес раздернулся. Торс его белым пламенем светился на темном фоне, и только когда глаза привыкли к этому контрасту, до меня дошло, что это белое – отчасти и бинты. Правая рука, грудь и живот были густо укрыты марлей и пластырем.
– Боже мой, неужто Менг Дье в самом деле такое сотворила?
– Да.
И больше он ничего не добавил. Редко бывало, чтобы Реквием давал односложный ответ.
Он подошел к нам – плащ за ним развевался. То есть он шел быстрее, чем казалось это по его скользящей походке.