Отчасти я надеялась, что когда-нибудь перестану так чертовски смущаться подобных групповых сцен, отчасти надеялась, что не перестану. Второе – благодаря той же части моей личности, что горевала насчет того, что я теперь могу убивать и не переживать по этому поводу. Вот та же самая часть личности думает, что заниматься метафизическим сексом на публике, по любой причине, – это еще один шаг по скользкой дороге к погибели. Но если альтернатива – это взрыв ardeur'а как метафизической бомбы посреди сегодняшней вечеринки, – то приходится из двух зол выбирать меньшее. И все же хорошо было бы хоть раз для разнообразия не иметь выбора из двух зол. Хотя бы раз – нельзя ли выбирать меньшее добро?
Реквием лег навзничь на свежие простыни, волосы рассыпались вокруг торса темным ореолом. В свои рабочие дни – точнее, в рабочие ночи, – он был стриптизером в «Запретном плоде». По телу его это было видно, но сейчас я видела только раны. Менг Дье очень, очень близка была к тому, чтобы навсегда погасить ему свет. Когда я провела пальцами по порезу под грудиной, он судорожно вздохнул – не знаю, от боли или от удовольствия.
Обычно я умела читать по лицу Реквиема, но сегодня это лицо ничего не выдавало. Он смотрел на меня как на величайшее чудо света; это было на ступеньку выше – или ниже – любви. Поклонение – вот единственное для этого слово. У меня сердце сжималось от такого выражения на его лице. Совершенно ничего не осталось в нем от Реквиема – Реквиема с его меланхоличными, красочными речами. Он свое имя заработал за поэтичность, но весьма угнетающего свойства. А теперь в нем не осталось совершенно силы личности, ничего, кроме этого всепоглощающего голода.
– Помоги мне Боже, – сказала я.
Жан-Клод подошел ко мне, к кровати.
– В чем дело, ma petite?
– Скажи, что он будет лучше, чем сейчас, – сказала я.
– Лучше – в каком смысле, ma petite?
– Посмотри на него.
Жан-Клод придвинулся, задев мой рукав рукавом своего халата, и стал смотреть на Реквиема вместе со мной.
Взгляд Реквиема на секунду метнулся на него, тут же вернулся ко мне, будто все остальное не имело значения. Но Жан-Клода он заметил, потому что сказал:
– Неужто заставишь ты меня разделить свою благосклонность с другим, Анита? Или я буду как небо, раскинувшееся меж жаром солнца и холодным поцелуем луны? В том же блаженстве, что пришлось испытать Огюстину?
– Ну, хотя бы он снова многословен и поэтичен, – заметила я. – Уже что-то.
– Он предложил себя одновременно тебе и Аните? – спросила Элинор, все так же свернувшаяся в кресле.
– Думаю, что да, – ответил Жан-Клод.
– Реквием не любит мужчин, – заметил из угла Лондон. Он, как всегда, занял самый темный, самый неосвещенный угол. Не только за черноту коротких кудрей и пристрастие к черной одежде прозвали его «Темный Рыцарь». – Против этого он всегда сильнее всего сопротивлялся.
– Да, – подтвердила Элинор. – Он непреклонен был в том, что с мужчинами он не спит.
– Белль наказывала его за отказ обслуживать мужчин. – Жан-Клод смотрел на Реквиема с грустью и сожалением.
– Тогда он не должен был бы предлагать нам такого, – сказала я.
– Да, не должен был.
Жан-Клод глянул на меня и на миг показал свои истинные чувства. Это было как укол в сердце. Боль, мука, что он сюда привез Реквиема, чтобы спасти его, а вышло так, что поработил его куда сильнее, чем это удалось Белль.
Кровать шевельнулась, и моей спины сквозь халат коснулась рука. Я повернулась, но знала, чья это рука – Реквием сел, несмотря на все раны в груди и в животе, чтобы до меня дотронуться. Я поискала в его лице что-нибудь знакомое, и наконец спросила:
– Реквием, ты здесь?
Он коснулся моего лица.
– Я здесь.
В эти слова он вложил столько чувства, что они стали значить куда больше, чем должны были.
Я отвела его руку от своего лица, придержала, чтобы он пока что меня не трогал, и посмотрела на Жан-Клода.
– Это ужасно. Как нам это исправить? Есть способ побыстрее, чем найти его истинную любовь?
– Почти так, как если бы она его зачаровала, – сказала Элинор. – Как если бы она была вампиром, а он – человеком.
– Ладно, давайте считать это вампирским ментальным фокусом. Как мне его убрать?
– Иногда мастер вампиров может разрушить такую околдованность, – сказала Элинор.
Я посмотрела на Жан-Клода:
– Помоги ему.
Лондон вышел из угла почти на свет:
– Но это же не ardeur Аниты, а ardeur Жан-Клода действует через ее посредство. Разве может он снять действие собственного ardeur'а?
– Не знаю, – сказала Элинор, оглядела комнату и обратилась в сторону дальней стены: – Истина, Нечестивец, вы всю эту дискуссию промолчали. Есть у вас предложения?
Два брата вышли к кровати, на свет. С первого взгляда они не были настолько уж похожи. Оба высокие, широкоплечие, но в остальном – противоположные. Волосы у Нечестивца тонкие и очень светлые, длинные, обрамляют лицо – сплошь лепные скулы, ямочка на подбородке таких размеров, что никак я не могла решить, восхитительна она или раздражает. Глаза – чистого и ровного голубого цвета, и не будь у меня для сравнения глаз Жан-Клода и Реквиема, я бы назвала их потрясающими. Одет в современный сшитый на заказ костюм коричневых и кремовых тонов, и выглядит чем-то средним между преподавателем колледжа из снов юной студентки и жиголо на ответственном посту в крупной компании. Таков Нечестивец.
Истина явно в своей одежде спал. Сляпана она была из кусков кожи, но не как модная клубная одежда, а скорее как вываренная шкура, заношенная до мягкости и гладкости. Штаны заткнуты в сапоги такие ободранные, что Жан-Клод предложил Истине их заменить, но тот отказался выбрасывать старые. Одежда годилась бы для любого века с тринадцатый по пятнадцатый. Прямые каштановые волосы доходили до плеч, но висели прядями, будто давно тосковали по расческе. Бороды как таковой на нем не было, скорее щетина, будто он давно забывал побриться. Но под этим безобразием костная структура была та же самая, тот же подбородок с ямочкой и те же голубые глаза. Глаза у Нечестивца всегда светились слегка циничным весельем, а у Истины выглядели усталыми и настороженными, будто он каждую секунду ожидал от нас разочарования.
– Чего вы от нас хотите? – спросил Истина так, будто сразу был готов спорить.
Элинор развернулась, встала с кресла и подошла к Жан-Клоду с другой стороны – не совсем туда, где стоял Лондон, но так, чтобы видеть братьев яснее.
– Вы были лишены мастера дольше любого другого мастера вампиров. Наверняка за все эти столетия какой-нибудь сильный мастер пытался подчинить себе великих воинов Истину и Нечестивца. Когда-нибудь бывали вы зачарованы, как сейчас Реквием?