И только настрогав страшных чудищ меленькими кусочками и окончательно убедившись в том, что те больше не восстанут из мертвых, Эрин и Нол смогли остановиться.
* * *
Прерывисто и шумно вздохнув, я опустила ставший нестерпимо тяжелым топор и резко повернулась. И чуть ли нос к носу не столкнулась с Эрином. Мы стояли друг против друга, так близко, что даже наше дыхание смешивалось; оба трясущиеся от прилива адреналина, растрепанные, залитые кровью, потом и слизью порубленных чудищ. И значительно более злые, чем все монстры колдубинских лесов, вместе взятые.
– Да ты совсем псих! – выдохнула я, покачивая в руках топор. – Все могу понять, но такое чудище вырастить!.. Что ж они на хозяина бросились? Неужели не признали? Или взбунтовались твои выкормыши, а, Сумрачный?!
Под конец я уже орала. Угасший было боевой пыл разгорался с новой силой.
Он чуть наклонился – бледное лицо перекошено, ноздри бешено раздуваются, глаза прищурены в хищной усмешке – и прокричал мне прямо в лицо:
– Да это у тебя психоз! Нолдорский синдром! [14]
А-а! Да ты никак диагнозы тут ставишь, маго-психиатр… хренов!
– Да кто бы говорил о психозе! – фыркнула я и ухмыльнулась: – А у тебя – эолов комплекс! [15] Ха! А ведь точно, а? Заманил чарами в лес, а теперь убить хочешь, да?! Не выйдет!
Я свернула из пальцев фигу и нагло покрутила ее у него перед носом. То, что в описание клинического случая эолова комплекса входит, помимо заманивания в лес и убиения еще кое-что, я как-то позабыла. Но мой спятивший напарник мне напомнил:
– Ты плохо знаешь историю!
И демонически фыркнул, ухмыляясь, как и подобает злодею, и делая шаг вперед.
А вот чего злодею точно не подобает, так это быть таким… таким красивым. Это же нечестно! Так нельзя! Я задохнулась и чуть не взвыла от такой подлости, но вместо этого сдержалась и прошипела, не собираясь отступать:
– Ошибаешься, историю я знаю хорошо. Так что не обольщайся. Я тебя, гада, живьем возьму! Чтоб все-таки полетал со скалы! В рамках традиций, да!
Непонятно как, но он придвинулся еще ближе, совсем близко, опасно близко… и прошептал обжигающе-горячо и прерывисто:
– Еще поглядим, кто кого возьмет.
«Нечего тут глядеть!» – хотела заорать в ответ я, но вместо этого… Ах, балрог! Надо или убегать, или нападать – другого не дано. Так вот, убегать я не собираюсь! И я напала. Четко и внезапно, как учил отец. Толчок, подсечка… бросок через подставленное бедро с захватом… А! На учениях такого не было! Не должно быть никаких рук, вцепляющихся мне в ремень и утягивающих меня на землю за собой, не должно!
Сцепившись, мы упали на землю и покатились, а вместо нормальной рукопашной получилось какое-то форменное безобразие, бешеный клубок, где не поймешь, где чья нога, а где чья рука. Сквозь тонкую футболку я отлично чувствовала и ошметки порубанных тварей, и попадавшиеся кое-где тлеющие куски дерна с угольками, и какие-то сучки и шишки – короче, весь рельеф места побоища, по которому мы катались спинами. Балрог! Придушу гада! Кое-как вывернувшись, я кровожадно щелкнула зубами у самой шеи моего врага, накрепко оплела его ноги своими и – х-ха!! – оказалась вдруг сверху. Придавив ему руку к земле локтем левой, правой вцепилась в волосы и уж совсем было собралась двинуть лбом в переносицу, как…
… глаза у него были синие-синие, совершенно удивительные вблизи, а взгляд – такой же бешеный, как и у меня, и точно такой же, как у меня, слегка растерянный. Ох, проклятье! И губы – бледные и пересохшие, а слетавшее с них дыхание смешивалось с моим – в одном ритме. Зараза!
«Я об этом точно пожалею, – успела подумать я, наклоняясь еще ближе. – Даже наверняка».
Но откуда бы я взяла второй такой шанс, а? Вот она, добыча, и надо ее брать – немедленно, по праву победителя. Пока не сбежал или пока я его не прибила. Только вот кто тут победитель?
«Тот, кто сверху? – беспокойно подумала я, целуя противника так, как уже очень давно хотела. – Или нет?»
Очень своевременные размышления, тис зеленый! Особенно учитывая, что теперь снизу была уже я.
Если долго-долго сжимать пружину, а потом вдруг дать слабину, то она, конечно, отскочит. И, само собой, даст по лбу тому, кто сжимал… Мы получили по лбу оба, вполне заслуженно, и не разберешь, кому тут досталось больше. Да это и не важно, на самом-то деле. Совершенно не надо выяснять и, тем более, рассказывать, в какой именно миг болевой захват превратился в объятие, рычание обернулось стоном, а… Впрочем, довольно. Есть вещи, в которые не стоит посвящать ни родню, ни лучших друзей – никого. То, о чем знают только двое, потому что только двоих это касается, никого больше. Так что – я рассказывать не стану. Ну, уж нет. Х-ха!
* * *
Вот ничегошеньки эльфы не забывают, ни при каких обстоятельствах. Мозги у них так странно и нелепо устроены, потому что. Даже если двое суток прошли в бреду и полнейшем безумии, ничего не спрячется и не укроется от бдительного ока совести. По большому счету, несчастные существа эти эльфы.
Все события этих дней: от вкуса гоблинского зелья, выпитого в порыве отчаяния, до последнего горячечного стона, сорвавшегося с губ, восстали перед внутренним взором Эринрандира единой картинкой. И, честно скажем, открывать глаза ему совсем не хотелось. Эльф и так прекрасно знал, что увидит. Точно такое же, как у него самого, перекошенное ужасом осознания лицо Нолвэндэ. Он осторожно отстранился, давая напарнице пошевелиться.
– У меня сегодня день рождения, – глухим безжизненным голосом сказала девушка.
– Поздравляю, – в тон ей ответил ап-Телемнар.
Сердце, еще мгновение назад трепыхавшееся в бешеном темпе, готово было замереть и остановиться совсем.
И тут они одновременно услышали голоса:
– Вуз, ты что-нибудь видишь?!
– Нет, Дзир, ни хрена я тут не вижу!
Дроу!!! Паучий случай! Это же они.
– Одевайся! Скорей! Это дроу!
Нолвэндэ всхлипнула и ругнулась.
Скорость, с которой новоявленные любовники сумели кое-как натянуть на себя раскиданную по полянке одежду, можно ставить в пример солдатам в казарме, поднимаемым по тревоге.