Будь то, что случилось в каюте, насилием, Грэйн понимала бы, как должно себя вести. Но как раз насилием это и не было! Никакого особенного вреда проклятый шуриа ей не причинил – не считая не такой уж болезненной утраты девичества, нескольких синяков и укусов да отдавленной в похотливом угаре ноги. Ничего такого, что не могло бы случиться с нею в том же форте Логан, где-нибудь в укромном уголке темной кладовой или на кушетке майора Фрэнгена. Ничего из того, что невозможно было бы пережить – случись это с сородичем.
Но шуриа! Только не грязный вонючий дикарь-шуриа…
Именно шуриа. Кому еще хватило бы наглости вынудить ролфийскую деву саму отдаться низшему и проклятому прямо на столе, практически добровольно и безо всякого сопротивления? И терпеливо сносить все, что ему вздумается, в течение… Грэйн показалось, что вечности. Но она держалась, заставляя себя не двигаться и не реагировать на все то, что эта сволочь ей азартно пыхтела прямо в ухо. И даже не морщиться от резкого и какого-то то ли кислого, то ли прелого запаха, которым от него разило.
Стиснула зубы и раздвинула ноги, да, эрна Кэдвен? Прям точь-в-точь как и предсказывал ей Фрэнген, брезгливо отказавшийся от того, что в итоге досталось – шуриа!
Грэйн передернуло.
Неужели Конри так все и рассчитал? Заподозрил, что Нимрэйд может быть причастен к неудачам предыдущих агентов, – и подсунул ему женщину в расчете на то, что похотливая сволочь не удержится от искушения?
Кровь Локки, да что же это… Как же такое может быть?
Она до крови вонзила клыки в и без того саднящую губу и от души пожалела, что не может просто разреветься от обиды и беспомощности. Волки не плачут – и ролфи тоже. Как несправедливо рассудили боги!
Нет. Этого не может быть. Никто не стал бы ставить на такую сомнительную карту, как девичья невинность и прелесть, – а уж Рэналд Конри и подавно. Просто потому, что это полная чушь. Никто не помешал бы шуриа, вдоволь наигравшись, выполнить свою угрозу и отдать ее команде, а потом – выкинуть то, что останется, за борт. Значит, он с самого начала просто блефовал. Сыграл на знаменитой ролфийской безрассудной преданности вожаку – и не прогадал. Грэйн ему и в самом деле продемонстрировала все отличительные черты характера настоящей ролфи. Кроме одного, пожалуй. Дети Морайг, помимо прочего, известны долгой-долгой памятью – и неизбежно настигающей врага местью. Уж что им действительно всегда удается, так это месть. Эрна Лэнсилэйн сумела отомстить за поражение и унижение спустя пять столетий, руками своего внука Вилдайра. Грэйн не собирается ждать так долго – ведь поганый шуриа может и не дожить. А ей хочется, чтоб он дожил, сильно-сильно хочется. Чтоб и в самом деле вспороть ему брюхо и посмотреть, как раздавленный змей будет корчиться на камнях острова Ролэнт…
«Вы закончили?»
Грэйн снова услышала собственный холодно-отстраненный голос там, в каюте, и зажала руками уши, чтоб он перестал звучать. Не помогло.
«А?»
«Если вы закончили, может быть, все-таки слезете с меня? Вы стоите на моей ноге».
«Проклятие! – хрипло рассмеялся шуриа. – Вот они, хладнокровные ролфийские суки! Да как вы вообще умудряетесь размножаться, при таком-то темпераменте? Лучше уж дохлую тюлениху трахнуть, чем ролфи, – и то будет погорячее!»
«Значит, впредь будете разборчивее, – Грэйн пожала плечами и застегнула корсаж. – И не так падки на каждую юбку, что занесет на вашу посудину».
«А вы, моя благородная эрна, возможно, впредь не будете столь доверчивы? – шуриа аж закашлялся от смеха. – А вдруг я блефовал и вы напрасно пожертвовали самым дорогим, а? Я впечатлен, кстати. Мое восхищение ролфийским принципам, вы их блистательно продемонстрировали. Неудивительно, что диллайн умудрялись столько веков вас беспрепятственно иметь. Или же – не блефовал, – и оборвал смех издевательским шипением, – и ваша беспримерная жертва все равно оказалась напрасной, а?»
Она застегнула последнюю пуговку и спокойно налила себе вина в чудом уцелевший бокал. Тщательно прополоскав рот, сплюнула на ковер и сухо ответила:
«Да пошел ты со своими угрозами, шурианский ублюдок. Чем ты теперь-то меня напугаешь? Когда твое корыто доползет до Синтафа, завтра? Ты высадишь меня, где условлено, а потом заберешь там, где задумано. Ролэнси тебе за это заплатило – и даже сверх того! А если ты недоволен премией, все претензии к Конри. Он тебе потом еще накинет».
«Как заговорила! – огрызнулся Нимрэйд. – А недавно и пискнуть боялась. Ролфийская сука. Ты сдохнешь в камере Мэйтагаррского замка, а я все равно останусь в выигрыше. Ты не вернешься».
«Вернусь».
Да. Вот теперь Грэйн действительно должна была победить и вернуться. Хотя бы затем, чтоб швырнуть к ногам Священного Князя эту ползучую тварь-графиню, за которую уже сейчас пришлось заплатить такую цену. А еще – доказать им всем, что у отправленной в расход приманки тоже могут оставаться зубы. Обязательно, непременно вернуться. Только так – иначе она больше не ролфи.
Она заснула, хотя была уверена, что не сумеет сомкнуть глаз. Заснула, потому что ей нужны были другие силы, кроме этих, дарованных подавляемым бешенством. А во сне к Грэйн пришел волк. Склонился и согрел теплым дыханием ее волосы. И Грэйн, обняв священного посланца за шею, уткнулась лицом в серебристый мех и наконец-то разрыдалась. Боги с ней. Она все-таки ролфи. А значит – все у нее получится.
Сила – это вера, а Вера – это сила.
По крайней мере, для диллайн, для эсмондов. И если называть Верой признание чего-нибудь истинным без фактов, логики и доказательств, лишь на основании внутренней уверенности, то для того, чтобы верить, диллайн не требовалось даже ее – этой уверенности. Диллайн нет нужды надеяться и ожидать того, чего до конца не знают и не видели, ибо знают и видели. Почти тысячу лет подряд душа тива Хереварда регулярно касалась Божественного, глазам являлись подлинные чудеса, и сам он творил почти невозможное только потому, что верил.
Для обыкновенного прихожанина-полукровки тив Херевард всего лишь стоял коленопреклоненный перед алтарем. Диллайн видели погруженного в молитвенный транс эсмонда. И не более десятка посвященных ощущали Присутствие.
Тив Херевард разговаривал с богом. Один-одинешенек посреди ослепительной белизны всепроникающего Света и абсолютной непроглядной Тьмы. Наедине с Предвечным.
Вера – есть Сила. Тот, кто родился с волшебством, текущим в жилах вместе с кровью, а таких осталось непростительно мало, проверяет на себе эту неопровержимую истину каждый день и каждый час своей жизни. Все восхитительно просто – чем крепче твоя вера, тем сильнее магия.
Это как научиться ходить – сначала ребенок делает первый робкий шажок, потом второй, и каждый последующий шаг внушает убежденность в своем умении. И совершенствоваться можно даже в таком простом искусстве, как ходьба, ведь гуляют же канатоходцы на головокружительной и смертельной высоте, храня равновесие, и часто словами не выразить идеальную гармонию движений, свойственную знаменитым оперным танцорам [18] .