Наверное, это как вылупиться из кокона во второй раз: тебе так хочется остаться там, где тепло и безопасно, но в то же самое время ты жаждешь увидеть мир. Я еще помню это ощущение из тех времен, когда была младенцем мужского пола, по крайней мере частью этого младенца.
Но Саския говорит, что это больше напоминает то комфортное состояние, которое испытывает Кристи, когда работает над каким-нибудь романом и наконец-то видит, что у него собран весь необходимый материал. Не то чтобы он все знает, но он знает, где это достать, и эта уверенность дает ему силы начать писать. Пока Саския была связана с Вордвудом, она пользовалась неограниченным доступом почти ко всему, что ей нужно было знать о мире, и это, при всех неприятностях первых нескольких месяцев, помогло ей в конечном счете стать такой, какой она стала.
Итак, Саския возопила у меня в голове. Возник столб света — невероятно высокий, яркий и ужасный. Джексон лихорадочно вертит головой, отчаянно ища путь к спасению, но бежать некуда. И этот вирус — проникающий сквозь стены, пробирающийся к нам!
После секундного колебания я погружаю руки в свет, беру тело Саскии и прижимаю его к себе. Вот тогда-то мне и становится ясно, что свет исходил не от самого тела, — он просто каким-то образом проходил сквозь него, потому что он продолжает струиться, как раньше. Единственная разница: теперь Саския — или, по крайней мере, ее тело — не является его частью.
Я тихо покачиваю, баюкаю ее тело и стараюсь ни о чем не думать. Я знаю, что остановить пиявок не в моих силах, и все-таки, чтобы добраться до Саскии, им сначала придется разделаться со мной.
Забавно. Я ожидала, что свет обожжет меня, но он оказался прохладным. И тело Саскии все еще прохладное. Кажется, оно ничего не весит — не более чем нежная мысль, чем мечта. Она затихла у меня в голове, она легка как перышко.
Я поворачиваюсь лицом к ближайшей из пиявок. Я всегда говорила: когда придет время, я встречу свою смерть, глядя ей прямо в лицо. Правда, я несколько удивлена, что оказалась действительно способной на это теперь, когда наступил тот самый миг.
«Прости, что втравила тебя во все это», — говорит Саския.
Я рада, что она опять проявляет себя.
«Все это очень странно, — говорю я ей. Еще бы! Разговаривать с ней, находящейся у меня в голове, когда ее тело — у меня на руках! — Но все же я рада, что мы встретились».
Тут все должно было бы и закончиться. На нас должен был наброситься вирус — и конец всей истории.
Но спустя некоторое время после того, как я взяла тело Саскии на руки, я чувствую, что свет как-то меняется. Не могу объяснить, как именно. Дело не в температуре, не в яркости — скорее, в массе его, если можно так сказать. Он перестает быть нереальным, неощущаемым сиянием, начинает чувствоваться его физическое присутствие. Но если для меня он весит не больше перышка, то на все остальное оказывает гораздо большее давление.
Сверкающие волны золотисто-голубого света, отходящие от столба, омывают меня и устремляются дальше. Все, чего бы они ни коснулись, обретает свои нормальные форму и цвет. Растительность из спутанной проволоки становится действительно растительностью, бледно-зеленой и желтой. Камни из железа превращаются в настоящие камни, покрытые мхом. Джексон становится нормальным чернокожим человеком с темными курчавыми волосами. Его кожа обретает оттенок мокко.
А река света продолжает распространяться волна за волной. Сияющий прилив.
Свет окутывает пиявок и растворяет тела этих тварей, вызванных к жизни вирусом. А свет все продолжает распространяться. Развалины здания тоже обретают цвет — даже представить себе невозможно, сколько цвета сосредоточено в обыкновенном сером камне. Обычно никто на такие вещи внимания не обращает, но я сейчас еще как обращаю.
Я бережно кладу свою ношу на траву и встаю. Я уже собираюсь попросить Джексона помочь мне вынести Саскию из здания, когда все вдруг начинает дрожать, как исчезающий мираж, и через несколько секунд от здания и следа не остается. Да, именно так, оно словно уходит под землю, его как будто никогда и не было. Мы просто стоим на холме, на который вскарабкались, мне сейчас кажется, уже целую вечность назад. Мы видим, как свет заливает лес со всех сторон, оставляя после себя разноцветные пятна.
Все это напоминает фигуры какого-то замысловатого гавота: холм начинает оседать, его вершина постепенно сглаживается, и мы наконец оказываемся на равнине, которая находится на той же высоте, что и вся остальная местность. Из земли вылезают деревья, так же плавно и естественно, как исчезло чуть раньше здание. Это похоже на замедленную документальную съемку, показывающую, как бутон раскрывается в цветок. Но деревья из ростка с двумя листиками вырастают в столетних гигантов за считаные секунды.
Я ощущаю некоторую слабость в ногах — такую, какая бывает, когда после долгого плавания на лодке вновь ступаешь на берег. В воздухе появляется лесной запах. Пахнет мхом, сыростью, землей. Этот запах напоминает мне, как я впервые пересекла границу Других Миров с Мамбо. Для девчонки-сорванца все вокруг было так удивительно! Моя провожатая шариком катилась рядом со мной, помогая себе длинными паучьими руками. Тогда мы провели в лесу очень много времени. Мамбо назвала его Великим и объяснила мне, что он ближайший отзвук того, что называется Первоначальным Лесом, — огромного древнего леса, который Рейвен вызвал из темноты, когда творил этот мир.
Киберлес кажется мне похожим на тот лес. Здесь те же запахи и звуки. Разве что я чувствую подспудное течение чего-то чужого. Это даже не смутное ощущение, это что-то более низкого порядка, может быть цифровой пульс. Я понимаю: за все, что я испытываю сейчас, отвечает бинарный код. Но это не умаляет моего удивления перед огромным лесом, растущим вокруг нас.
«Что происходит?» — спрашивает Саския.
«Понятия не имею», — отвечаю я ей.
Я долго стою разинув рот, потом наконец поворачиваюсь к Джексону. Но прежде чем успеваю обратиться к нему, из-под земли появляются виноградные лозы и оплетают наши ноги. Они опутывают Джексона и буквально привязывают его к ближайшему дереву. Он так и повисает, прикрученный к стволу. Его ступни — в паре ярдов от земли, и он даже не пытается освободиться. Должно быть, уже наше чудесное избавление от пиявок стало для него шоком, да и превращение развалин на холме в этот лес — тоже.
Я тоже не пытаюсь бороться, может быть, потому, что со мной лозы как-то не находят, за что уцепиться. Мои стопы и лодыжки как будто смазаны жиром. И все же они продолжают виться вокруг них и пытаются ползти по моим ногам выше.
Я отступаю, придвигаясь поближе к телу Саскии, на которое они не покушаются. Они следуют за мной, еще несколько лоз появляются из-под земли, но ни одна из них не может меня ухватить.
«Почему они не могут меня схватить?» — спрашиваю я у Саскии.
Не то чтобы я на это жаловалась. Участь Джексона, прикрученного к стволу, попавшего, как муха, в сети к пауку, вовсе меня не прельщает.