— Одно невероятное событие не дает основания считать возможным абсолютно всё.
— Обещаю, я смогу вернуть ее тебе.
Как часто скучала она по взмаху золотисто-красных волос, когда Кэти поворачивала к ней голову, по ее радостной улыбке, по блеску серых глаз? Как часто, видя или читая что-то интересное, Изабель говорила себе, что надо рассказать об этом Кэти, а затем вспоминала, что подруга умерла? Прошло уже пять лет, но такое всё еще случалось. Не каждый день. Даже не каждую неделю. Но случалось.
И как часто она сетовала на преждевременность ее смерти? Сколько раз она думала, что готова на всё, лишь бы ее вернуть?
Но решиться на предложение Рашкина? Не раз Изабель задумывалась над созданием портрета Кэти, чтобы вызвать ее, как вызвала Джона и остальных, но понимала, что ее мечты несбыточны. Ньюмены были новичками в этом мире. Кэти прожила жизнь и умерла в нем. Для нее возврат невозможен. Этот мир был для нее прошлым.
Несмотря на всё это, сознавая, что Рашкин способен вызвать лишь призрак, подделку, а не настоящую Кэти, Изабель дрогнула перед соблазном. А что, если он действительно сумеет? Так много вопросов она должна была задать подруге, так много осталось загадок, на которые только Кэти могла дать ответ.
Я поняла, что влюбилась в нее с самого первого дня, но никак не могу набраться смелости, чтобы признаться.
Остается надеяться, что я сумею это сделать раньше, чем кто-то из нас умрет.
Меня не привлекают мужчины, но и женщины тоже. Я люблю только Иззи.
Она должна узнать, правда ли всё это.
— Ну как? — спросил Рашкин. — Такая сделка тебя устраивает?
Изабель заморгала, отгоняя воспоминания, и уставилась на своего собеседника. В его изможденном лице она снова с удивлением обнаружила сходство с каким-то насекомым. Девушка медленно покачала головой.
— Вы призовете Кэти в наш мир. И какой она будет? — спросила она. — Такой, как они? — Изабель ткнула пальцем в сторону Биттервида. — Бледной копией настоящего человека? Чудовищем?
— Нет, — ответил Рашкин. — Я воспроизведу ангела.
— Винсент, я больше не верю вашей лжи. И уже давно.
— А если я сначала верну ее? — настаивал он. — До того как ты напишешь хоть одну картину, я верну твою подругу, и ты сама сможешь убедиться, что я не лгу.
— Что... Что вы такое говорите?
— Я ее верну. Если ты убедишься, что это действительно твоя подруга, ты будешь работать для меня. Если нет, мы разойдемся в разные стороны, и я тебя никогда больше не потревожу.
У Изабель не хватило сил отказаться сразу, и она ненавидела себя за свою слабость.
«Я соглашусь на это не ради себя, — думала она. — Не совсем ради себя. Конечно, я эгоистка и хочу вернуть Кэти, но в этом случае выиграю не только я».
Снова в памяти возникли записи из дневника.
И не только из-за ее красоты, хотя она, бесспорно, очень хороша собой. Она — ангел, посланный с небес, чтобы немного скрасить наше пребывание на планете Земля. Общаясь с ней, мы все становимся лучше.
То же самое можно было сказать и о самой Кэти.
— А эти картины...
— Я тебя прошу лишь о нескольких — чтобы восстановить силы. Две или три, самое большее.
— А ваши ньюмены?
— Я дам им то, чего они добиваются, из своих собственных снов.
Может ли она на это осмелиться? Решится ли она вызвать к жизни двух или трех ньюменов и принести их в жертву ради Кэти?
Это неправильно, и Изабель сама всё понимала. Нельзя даже допускать такие мысли. Нельзя опускаться до уровня Рашкина. Кэти ужаснулась бы ее поступку.
— Ну как? — спросил Рашкин.
— Я...
— Ты можешь даже не создавать новых картин, — продолжал он свои уговоры. — У тебя ведь осталось несколько полотен, выполненных до абстрактного периода; этого будет достаточно.
— Нет, — воскликнула Изабель. — Я не смогу отказаться от них.
И без того трудно было решиться пожертвовать кем-то ради возвращения Кэти, но старыми друзьями — никогда. Невозможно погубить Джона, Пэддиджека, Козетту или любого из горсточки оставшихся после пожара ньюменов.
— Но ты будешь писать для меня?
— Я...
— Изабель, — мягко уговаривал ее Рашкин, — что ты теряешь? Если тебя не устроит качество моей работы, ты ничего не будешь мне должна. В случае успеха цена окажется не так уж высока.
— Я не знаю.
Господи, она так запуталась!
Если Рашкин не лжет относительно своей способности вернуть Кэти, может, и его утверждения о природе ньюменов тоже правдивы. Человеческой жизнью Изабель не смогла бы пожертвовать, даже ради Кэти. Но, возможно, ньюмены не совсем люди. Может, это просто образы с картин? Порождения сновидений, не обладающие собственной жизнью?
Внезапно вспомнился давний разговор с Софи в те дни, когда они делили на двоих одну студию, еще в начале восьмидесятых годов. Они говорили тогда о видениях, и Софи, всегда очень отчетливо помнившая свои сны, настаивала на необходимости оставаться верной своим принципам не только наяву. Софи утверждала, что поступки, совершенные в сновидениях, не могли повлиять на реальную жизнь, но они доказывали способность человека совершать подобные действия и во время бодрствования. Если вы убили кого-то во сне, вы всё равно виновны в убийстве, даже если, проснувшись, не обнаружили трупа и никто не погиб. В своей душе вы допустили возможность убийства.
Разве нынешняя ситуация намного отличалась от снов?
— Я еще раз хочу спросить, — продолжал Рашкин. — Что ты теряешь?
«Свою душу, — подумала Изабель. — И всё, во что я верила».
— Вы не понимаете, о чем меня просите, — сказала она.
— Изабель, я всё понимаю, — покачал головой Рашкин. — Наши взгляды на различные вещи часто были противоположными, но я всегда уважал твои убеждения. И даже если я не разделяю твоего отношения к ньюменам, это не значит, что я не понимаю, какие мучения ты испытываешь.
Изабель подняла глаза и встретилась с его взглядом — простодушным и ясным. Она почти поверила в его искреннюю заботу. Снова почти оказалась во власти его обаяния.
О Кэти, что мне делать?
XI
На стук в дверь студии Изабель никто не отозвался.
— Джилли говорила, что Изабель с утра собиралась отправиться по каким-то делам, — сказал Алан. — Наверно, еще не вернулась.
Он повернулся, чтобы уйти, но Мариса шагнула вперед и потрогала дверную ручку. Замок был заперт, но дверь закрыли неплотно, так что она распахнулась от легкого толчка.