– В самую точку! – подняла указательный палец правой руки Сима. – О том и речь. Естественно, она переживала, звонила, плакала. А я боялась, что Зоя вычислит, подслушает, вот и запретила Ларе общаться с нами. Ну а потом, когда Зиночку разбил второй удар, рассудила так: моей сестры больше нет, как личность она умерла. Осталось лишь тело, ждущее физической смерти, бренная оболочка, отдаленно похожая на Зиночку. Ну узнает Ларочка правду, и что? Она начнет дергаться, плакать, в конце концов признается Стиву в обмане, расскажет о своей подлинной биографии… Неизвестно, как муж отреагирует на известие о том, что у него есть в России немощная теща, которой необходимо помогать, да еще на жене клеймо «убийца».
– Но Лариса никого не убивала!
Серафима грустно улыбнулась:
– «То ли он украл, то ли у него украли, но была там какая-то нехорошая история». Извините за цитату, только она отличная иллюстрация к нашему положению. Вот я и отправила Ларе письмо с сообщением о смерти Зины от инсульта. Собственно говоря, я предвосхитила события, не думала только, что Зина так заживется, а мне будет невмоготу, уж помогите, пожалуйста. Вам одному правду рассказала, очень уж деньги нужны.
– Я постараюсь, – пообещал я. – Скажите, вы с Зоей не пересекаетесь?
– Зоя только что умерла, – пробормотала Сима, – ее ненормальная родственница Соня все по двору бегала и всем сообщала: инсульт у Вяземской случился. Право, Зое больше повезло, чем Зине, сразу господь прибрал, без мук. Нет, мы не сталкивались, хотя до меня доходили иногда сведения о Зое. Вам, наверное, кажется странным, но никаких злых чувств к Вяземской я сейчас не испытываю, даже понимаю ее. Страшное испытание – иметь больного ребенка, еще ужаснее пережить свое дитя. Я же не Люба, чтобы глупости болтать. Вот уж странная особа!
– Вы о ком? – насторожился я.
Серафима Сергеевна осторожно поправила седые пряди, выбившиеся из пучка на затылке.
– Когда в одном дворе много лет живешь, волей-неволей становишься свидетелем чужих скандалов. Даже если не хочется, все равно что-то узнаешь. У Зои есть родственница и ближайшая подруга Люба, мать Сони. Ну очень болтливая женщина! Она тут тоже рядом живет, у метро дом стоит, такой приметный, с розовыми колоннами. Вот там у Работкиной квартира на первом этаже, одно окно прямо около двери в булочную расположено. Крайне неудобно, люди по тротуару несутся, в подземку торопятся, все взгляд в квартиру бросают, приходится и день и ночь за плотно зашторенными занавесками жить. Да и страшно, легко внутрь влезть. Только Любе все нипочем, хорошая ли погода, плохая, она всегда в окне торчала и мало-мальски знакомых выглядывала.
Я понимающе кивнул, теперь понятно, в кого пошла болтливостью Соня.
Приметив знакомого человека, Люба зазывала его в гости:
– Эй! Спешишь? Заходи, чайку попьем!
Отвязаться от старшей Работкиной было почти невозможно, она, словно клещ, вцеплялась в несчастную жертву и начинала вести длинные беседы, вернее монологи. Любе был необходим не собеседник, а молчаливый слушатель.
Серафима знала о вербальных способностях Работкиной и старалась не попадаться болтливой бабенке на глаза. Самое интересное, что после того, как погибла Вера, Люба не прекратила весело махать рукой при виде Симы и восклицать:
– Давай кофейку глотнем!
Потом булочную закрыли, на ее месте возник обувной магазин, но Люба все равно висела в окне, выглядывая знакомых. Один раз, увидав Симу, она закричала:
– Привет! Знаешь, Игорь женился!
– Хорошо, – осторожно ответила Сима.
– Отличная девочка!
– Рада за него, – дежурно вежливо откликнулась Сима.
– Зоя счастлива.
Сима молча пошла к метро.
– Просто здорово, что Вера ожила, – вдруг заявила Люба.
Бунич остановилась:
– Ты о чем?
Глаза Любы забегали в разные стороны.
– Вера-то! Она не умерла и…
Но договорить фразу Работкина не успела, звонкий голос за ее спиной сурово велел:
– Мама, закрой окно!
Люба мгновенно повиновалась, а Сима нырнула в метро, удивляясь тому, до какой глупости может договориться человек.
Верочку провожала в крематорий тьма народа, гроб был открыт, и присутствующие шепотом обсуждали страшный вид маленькой покойницы. Никакие усилия гримера не сумели стереть с личика девочки выражение ужаса, а шея была замотана толстым шарфом. Но то, что в домовине лежала Вера, сомнению не подлежало.
Не успел я войти домой, как Нора сунула мне телефонную трубку. Прикрыв ладошкой микрофон, она заговорщицки прошептала:
– Не завидую тебе.
Весьма удивленный непонятным поведением хозяйки, я спокойно поднес трубку к уху и сказал:
– Слушаю вас.
– А-а-а, – закричала Николетта, – вот оно как!
– Добрый вечер, – попытался я наладить контакт с маменькой, но та отреагировала на мою вежливость весьма бурно:
– Ужасное завершение мерзкого дня!
– В Карловых Варах плохая погода? – я решил не сдаваться.
– Понятия не имею!
– Посмотри вокруг, – мирно продолжил я, – что, у вас дождь идет?
– Я в Москве, – завизжала Николетта, – умираю, одной ногой в могиле…
Было мне от чего удивиться.
– Как? У тебя же путевка оплачена до…
– Не могу жить в сарае, – перебила маменька, – на помойке, куда меня поместили по бедности! Питание отвратительное, обслуживающий персонал вьется вокруг всяких выскочек! Я измучилась совершенно, испортила сердце, желудок, руки, ноги, голову, спину…
– Но каким же образом ты ухитрилась попасть в Москву? – недоумевал я.
– Пешком пришла!
– Из Чехии???
– Вава! Ты идиот! Прилетела на самолете! Обменяла билет, чуть с ума не сошла, пока кретинские сотрудники нищего отеля выполнили мое разумное требование. Да, им пришлось оторваться от одной более чем неприятной особы, явившейся на отдых с пятьюдесятью чемоданами! Эта плохо воспитанная выскочка по пятнадцать раз на дню меняла платья! Ее посадили в центре зала! Сам хозяин обслуживал мерзавку, но ничего! Они все-таки вынуждены были обратить и на меня внимание. Я все им высказала, уезжая! Да!