Я молча слушал вопли Николетты. Маменька привыкла всегда быть главной героиней, так сказать, первой скрипкой, а тут ей довелось почувствовать себя на вторых ролях, некто посмел занять лидирующую позицию, задвинув Николетту. Ясное дело, мириться с подобным положением вещей она не собиралась!
– …и когда дежурный из Шереметьева позвонил тебе и попросил забрать меня из аэропорта, ты в грубой форме отказал ему, – долетело до моего слуха.
Я вздрогнул. Значит, мужчина, заявлявший, что он аэропорт Шереметьево, не был психом! Просто служащий не умеет нормально изъясняться на родном языке! Следовало спокойно представиться, сказать: «Добрый вечер, вас беспокоят из зала прилета аэровокзала Шереметьево…»
И вовсе он не ругался, когда орал «вашу мать», просто хотел сообщить: «Вашу мать привезли из Чехии» или «Вашу мать надо забрать домой».
Если кто и виноват в сложившейся ситуации, то этот администратор, неспособный произнести нормально фразу, но у Николетты, естественно, имеется свое мнение по сему вопросу.
– Ты отказался от меня, – рыдала маменька, – бросил в беде, одну! Голую! Босую! Голодную! Я шла пешком до дома! Ночью! По шоссе…
Только не подумайте, что это правда. На своих каблуках маменька больше трех шагов не сделает. Очень хорошо понимаю, как обстояло дело.
Сотрудники отеля, вконец замученные Николеттой, расстарались и добыли скандальной постоялице билет в Москву, может, они скинулись и купили ей новый проездной документ за свой счет, чтобы только избавиться от капризницы. В Шереметьеве Николетта потребовала вызвать в зал меня. Отчего она сама не позвонила мне?
Ну, думаю, ответ прост, маменька желала изобразить из себя умирающего лебедя, а, как известно, отбывая в Аид, человек не способен на длительные разговоры. К тому же Николетта органически не переносит, если служащие заняты решением чужих проблем. По ее глубочайшему убеждению, люди в форме обязаны обслуживать лишь госпожу Адилье [4], а если той временно ничего не требуется, всем сотрудникам необходимо замереть в почтительном ожидании и ни в коем случае не обращать внимания ни на кого другого, в особенности если этот другой дама в шубе и с бриллиантами более чистой воды, чем камни у маменьки в серьгах.
Перед глазами моментально развернулась картина.
Вот Николетта вертит головой в разные стороны, видит за стойкой мужчину в синем костюме, мирно объясняющего что-то симпатичной девушке, и моментально подлетает к паре.
– Любезный! – топает она ножкой.
– Простите, я занят, – слышится в ответ.
Ох, не надо было дежурному машинально произносить сию фразу, он не знал, что последует далее. В конце концов доведенный до крайней степени изнеможения сотрудник Аэрофлота хватает трубку и орет мне:
– Вашу мать, вашу мать, вашу мать… заберите вашу мать!
Но наивно полагающий, что Николетта мирно пьет минеральную воду в Чехии, Иван Павлович швыряет трубку, не дослушав фразу, а потом и вовсе лишается телефона. Да уж! Интересно, в какую сумму мне встанет примирение? Чего захочет маменька?
– Сейчас приеду, – я попробовал начать мирные переговоры.
– Нет необходимости, – завизжала Николетта, – ясное дело, мое изможденное тело, из которого улетела измученная, бесконечно страдавшая душа, похоронят посторонние люди. Увы, я одинока, никого рядом! На скромной могиле, расположенной у ограды сельского кладбища, не поставят памятника! Да и кто станет заботиться о рано ушедшей женщине, которая… которая… которая…
– Ваньша, – зашипел материализовавшийся невесть откуда Одеялкин, – глянь! Всех изловил! Во!
Перед моим носом закачалась банка, набитая тараканами.
– Все на месте, – бурно радовался Алексей, – по-моему, самая красивая Мэри! Одни ножки чего стоят!
– Мне сейчас не до ног Мэри, – ответил я, пытаясь избавиться от Одеялкина.
– Мэри! – взвизгнула маменька. – Ты о ком?
– Прости, Николетта, сейчас я приеду!
– Нет! Сначала объяснись! Мэри! Девка! Ужасно! Что ты задумал? Она кто? Из какой семьи? Кто у нее отец?
– Кто у нее отец? – машинально повторил я. – Право, на сей вопрос нет ответа, родителей Мэри я не знаю.
– Думаю, это Ричард, – вдруг громко заявил глупый Леша.
– Ричард? – заволновалась Николетта, уловившая слова Одеялкина. – Мэри и Ричард? Кто около тебя сейчас находится? Иностранцы? Откуда?
– Из Африки, – вздохнул я, кажется, маменька сменила гнев на милость, решила простить неразумному Ваве его прегрешения.
– Негры! – взвыла Николетта. – С ума сойти! Никогда!!!
– Николетта, Мэри – это…
– Немедленно сюда!
– Мэри не…
– Ничего не желаю слушать!
– Ричард…
– Вава!!!
– Хорошо, – сдался я, – уже в пути.
Трубка противно запищала, я глянул на Одеялкина, а тот, совершенно ничего не понимая, продолжал бурно радоваться:
– Попались, голубчики! Полюбуйся, Ваньша! Скажи, хороши?
– Сейчас мне достанется, – невольно признался я, – Николетта решила, что я завел себе любовницу-негритянку по имени Мэри.
Леша захихикал, но мне было совсем не до смеха. Я схватил куртку.
– Иван Павлович, – крикнула Нора, – ты к Николетте?
– Именно так, – ответил я.
– Купи ей розы.
– Боюсь, это не поможет.
Хозяйка высунулась в прихожую.
– Да уж, настроена твоя матушка серьезно, прямо кипит от радости! Хорошо, оставь распоряжения!
– Какие? – насторожился я, зашнуровывая ботинки.
– Как какие? – абсолютно серьезно спросила ехидная Элеонора. – Ну куда мне после твоей кончины девать твои книги, коньяк и диски с заунывными классическими мелодиями? Кто наследник? Николетта?
– Вам бы лишь посмеяться! – горько воскликнул я. – Между прочим, имеете шанс лишиться секретаря.
– Не беда, – отмахнулась Нора, – ты стареешь, скоро песок посыплется, найму молодого, шебутного, не волнуйся, можешь спокойно помирать, я не пропаду в одиночестве.
После чего Элеонора громко засмеялась и ушла, а я поплелся во двор к машине. Не знаю, как вас, а меня приводит в ступор ожидание неминуемого скандала.