– Я тоже более не испытываю к Ане нежных чувств, – заявил внук, – но нельзя же просто отшвырнуть женщину, с которой тебя связывали чувства? Неблагородно это.
Я с одобрением посмотрел на Славу, что бы там ни говорили, но на почве хорошей генетики, удобренной правильным воспитанием, вырастают радующие всех цветы. Честно говоря, я думал, что подобных юношей уже не существует. Это мы с приятелями во времена славной молодости употребляли слово «благородно» и боялись обидеть девушку не то что действием, а даже взглядом. Букетно-конфетная стадия ухаживаний плавно перетекала в кино-театральную, затем кафе-ресторанную, и часто на этом роман обрывался. Наши девушки не были раскрепощены, и они знали себе цену, просто так, ради спортивного азарта, в постель не укладывались. Это сейчас постель не повод для знакомства. Мне порой кажется, что мы были излишне наивны и упустили лучшие годы, нынешние молодые агрессивны, может, они правы? Жизнь дается один раз. В общем, я считал, что слово «благородство» сегодня не в чести, и вот, пожалуйста, вижу Славика, внука, любовно взращенного Загребским.
– Сам я на торжество не пойду, – пояснил меж тем юноша, – Ане от меня принесут букет, коробку с колечком и открытку с пожеланием счастья. В конце я в ней приписал: «Прости, нас разлучают обстоятельства, память о тебе навсегда останется в моем сердце, прощай, мы не встретимся более».
– «…друг другу руки не пожмем, – неожиданно ляпнул я, – прощай, твое сердце на воле…»
Славик с изумлением взглянул на меня.
– Простите, я невольно продолжил стихотворение, – начал оправдываться я, – кстати, не ручаюсь за точность цитаты, слегка подзабыл классику.
– Так я, дедушка, пойду? Учебники покупать надо, – ожил Славик.
– Ступай, дай я тебя поцелую.
Закончив процедуру лобзаний, Загребский воскликнул:
– Ваня, почаевничаем?
– Думаю, мне пора.
– Постой, дружочек, – удивился Владилен Карлович, – ведь я не успел тебе о Галечке рассказать.
Кряхтя, профессор встал, открыл один из многочисленных шкафов и начал вытаскивать из его недр огромные, пыльные фотоальбомы. Я понял, что пропал, но деваться было решительно некуда, оставалось лишь одно: покориться обстоятельствам.
– Спасибо, – заулыбался я, – но чая, право, не хочется. Вот если бы вы разрешили мне помыть руки. Извините, весь день по городу катаюсь.
– Да, да, дружочек, – листая необъятные тома, ответил правильно понявший меня профессор, – туалет налево по коридору.
Я вошел в сортир и поразился запущенности санузла. Хотя в доме сейчас живут лишь старик да Славик, первый, наверное, плохо видит, а второму наплевать на чистоту.
– Слышь, Аньк, – послышался за спиной голос Славы.
Я вздрогнул и обернулся: вдруг забыл запереть дверь и занимаюсь весьма интимной процедурой прилюдно.
Но створка была плотно закрыта.
– Так где мы туснемся? – продолжал внук профессора.
И тут я сообразил, в чем дело. Слава сейчас на кухне, туалет граничит с так называемым пищеблоком, стена между помещениями тонкая, слышимость прекрасная.
– Бабло имеется, – несся голос Славика, – хватит ваще, блин! Ха-ха-ха, ты права! Он поверил, что на книжонки стока нада! Ну хрен старый! Ты че! Он бабками набит, в столе их складирует! Вау, умора прям! Не, не, у него ща придурок сидит, приятель сына, передачу о мамахен хочет делать! Да жива она пока, но хорошо бы отъехала, а то че мне с овощем делать! Ха-ха-ха! Ладно, где чморимся? В «Пирамиде»? Отстой! Там хавка поганая, поперли в «Рощу». Косой придет? Ну, чао, бамбино!
Затем послышался свист, он удалялся от кухни, я выждал пару минут, вышел из туалета и вернулся в кабинет.
– Так вот, – Владилен Карлович мигом ринулся в бой при виде меня, – тут свадебные фото Бори и Гали.
Мне пришлось перелистывать пыльные страницы.
– Дедушка, я поехал в книжный магазин, – заглянул в комнату Слава, – а потом отправлюсь к Диме, мы у него позанимаемся, вернусь поздно, ты спать ложись, только цепочку не накидывай.
– Очень много не читай, – посоветовал наивный дедушка, – а то глаза испортишь.
– Надо же хорошо подготовиться, – ответил Слава и глянул на меня, – до свидания, рад был познакомиться.
Я кивнул, удивляясь в душе лживости юноши. Впрочем, следует признать, что он крайне талантливый актер, мастер перевоплощений, этакого паиньку из себя корчит, а на самом деле дурит голову наивному деду. Может, стоит открыть Загребскому глаза?
– А это Галечка выходит из роддома, – продолжал тем временем профессор, – в одеяле Славик, моя теперешняя единственная радость. Спасибо доброму господу, послал мне замечательного внука, чистого, трепетного мальчика. Знаешь, Ваня, он невероятно переживает за маму! Сердце кровью обливается при виде его страданий. Я намедни так его порадовать хотел, что, несмотря на скудость средств, приобрел мальчику… этот… ну… с музыкой…
– Радио?
– Нет.
– Телевизор?
– Да нет.
– Магнитофон?
– Другое.
– Плеер?
– Что?
– Переносной проигрыватель.
– Такой бывает? – заморгал Загребский. – Скажите пожалуйста!
Я сдался и открыл следующий альбом, профессор моментально забыл о предыдущей теме разговора и ухватился за следующую.
– Тут Галечка ведет Славика в школу.
Я сдержал тяжелый вздох: нет, Загребскому нельзя сообщать правду о внуке, и потом, старик попросту не поверит мне, выгонит с позором. А как вы поступили бы на его месте, услыхав клеветнические высказывания в адрес любимого внука?
* * *
Выслушав по телефону мой отчет, Нора коротко велела:
– Ваня, срочно домой.
– Что-то случилось? – напрягся я.
– Нет, но у меня возникли весьма интересные идеи, – туманно ответила хозяйка.
– Уже лечу, только разрешите зарулить в аптеку, Николетте нужно лекарства купить.
– К сожалению, от вздорности, жадности и вредности микстур пока не придумали, – отрезала Нора. – Ладно, так и быть, дуй в аптеку, и домой.
За прилавком стояла молоденькая розовощекая провизорша.