Я протянул ей список с продиктованными Николеттой лекарствами. Толстушечка, радостно улыбаясь, взяла у меня листок. Затем достала и положила на прилавок коробочки с препаратами.
– С вас семь пятьсот.
Я чуть не упал.
– Сколько?
Девушка оглянулась, потом подмигнула мне и заговорщицки шепнула:
– Себя, любимого, лечите?
– Нет, – отчего-то тоже шепотом ответил я, – маменьку.
Девушка совсем понизила голос и практически одними губами сказала:
– Не тратьтесь зря. Сейчас я вам кое-что объясню. Во, глядите.
Продолжая опасливо оглядываться, провизорша выудила из-под прилавка большую пластиковую банку, в которой, похоже, лежало полкило таблеток.
– Это что? – спросил я.
Девушка потрясла банкой.
– Российский препарат, делают его давным-давно, уж и не припомню, сколько лет. Стоит эта фигня – две копейки сто таблеток, а по сути, это полный аналог американского.
– Вы уверены, что эти средства полные аналоги?
– Да, – закивала девушка, – состав сравните, читайте.
Я углубился в изучение вкладышей и спустя пару минут воскликнул:
– Но почему же тогда американская фирма до сих пор не прогорела? Отчего люди покупают это лекарство за огромные деньги?
Девушка улыбнулась:
– Тут чистая психология. Наш больной уверен, что отечественная медицина и фармацевтика – полная лажа, ничего хорошего сделать не могут. Но ведь это неправда. Да, растворимый шипучий аспирин придумали не мы, но ведь полно разработок наших ученых. Ну, допустим, вакцина от полимиелита. Ее изобрели советские врачи, а потом весь мир у СССР закупать стал, и много других примеров. Но российскому потребителю упорно внушают: свое родное – дерьмо, вот американское – это да. Чушь собачья. Другое дело, что импортные производители наших по всем статьям упаковкой бьют. Во, глядите, у американских таблеток глянцевая коробочка, яркие надписи, любо-дорого посмотреть, к упаковке приложен крохотный календарик и карандашик, вы вроде как должны числа приема отмечать.
Еще иностранцы рекламу забабахивают, а народ на телик падок, раз какая-нибудь звезда эти таблетки пьет, то и им всем подавай. Какая наивность! В общем, хитростей полно. Я бы этих врачей придушила!
– Врачей? Почему?
Девушка легла грудью на прилавок и еле слышно зашептала:
– Знаете, как эти дорогущие лекарства продвигают?
– При помощи рекламы? – предположил я.
– Если б только так, то полбеды. Дилеры ходят по больницам, поликлиникам, аптекам и говорят: «Продавайте наши лекарства, за каждую купленную упаковку будете иметь процент». И ведь выплачивают аккуратно. Конечно, терапевт начнет советовать этот препарат, он же деньги получит. Ну, чего, готовы бешеные бабки за яркие коробки платить?
– Лучше я подумаю, спасибо за разъяснение, – воскликнул я.
Девушка кивнула и принялась убирать лекарства.
Нора встретила меня сердитым возгласом:
– Ну сколько можно жвачиться! Ваня, ты проиграешь даже на черепашьих бегах.
– За Че мне точно не угнаться, – улыбнулся я, вспомнив чудовище, обитавшее в аквариуме у Евгения.
– Хватит болтать ерунду, отчитывайся! – рявкнула Нора.
Я приступил к пересказу своей беседы с Загребским.
– Естественно, ты, как всегда, записал разговор на диктофон? – прервала меня хозяйка.
– Конечно, вот, пожалуйста.
Нора повертела в руках крохотный аппаратик.
– Ладно, дело ясное. Говоришь, Владилен Карлович тебе с детства знаком?
– Да, я часто гулял с ним во дворе.
– Я сама могу в злую минуту черт-те что брякнуть, – критично отметила Нора. – Сначала ситуация с Загребским показалась мне перспективной, но теперь понимаю – это лажа. Бедный профессор, не позавидуешь ему. И внук мерзавец, и невестка инвалид, и сам на краю могилы. Ваня, Владилену Карловичу следует помочь по линии «Милосердия», подготовь бумагу.
– Ясно.
– Впрочем, оставь мне запись, я еще раз послушаю.
– Хорошо, можно идти?
– Куда?
– Ну… к себе.
– Устал? – неожиданно заботливо осведомилась Элеонора.
Я насторожился: если хозяйка вдруг начинает беседовать сладким голосом – жди беды.
– Нет, нет, я абсолютно бодр, – соврал я, – просто время позднее.
– Я, Ваня, очень внимательно, не один раз, прогнала запись твоей беседы с Машей Башлыковой, – протянула Нора. – Скажи, ты ничего странного не заметил?
– В принципе, нет.
– А без принципа? – неожиданно заорала Нора. – Если не умничать, не занудничать, а трезво оценить ситуацию, то как?
Я попытался восстановить в памяти детали встречи.
– Ничего меня не царапнуло.
Нора ткнула пальцем в кнопку.
– Слушай.
Кабинет наполнил пронзительный голос Башлыковой:
«Костя был жуткий эгоист! Вечно в девках путался!»
Я слушал речь Маши, совершенно не понимая, что насторожило Нору.
– Ну, сообразил? – отмерла хозяйка.
– Простите…
– Ладно, давай еще разок!
«Костя был жуткий эгоист…»
Я решил прервать затянувшийся процесс прослушивания одних и тех же фраз.
– Нора, извините, наверное, я туп.
– Не «наверное», а точно туп, – мгновенно отбила мяч Элеонора, – напоминаю ситуацию. Тело Кости пока в морге, о его смерти не объявлено, все приятели и знакомые считают парня отдыхающим. Мы пока не имеем никакого права затевать бучу, не знаем, пропала Марина по собственному желанию или ее удерживают в тайном месте, нам необходимо найти либо живую Арапову, либо ее тело, тогда и поймем, как вести себя дальше.
– Я прекрасно помню об этом и делаю все, чтобы нащупать хоть тоненькую ниточку, ведущую к Араповой.
– Значит, о кончине Кости никому не известно?
– Естественно, в курсе лишь ваш адвокат и Эдик Марков, который сейчас руководит «Гемой».