Яна замолчала и посмотрела на Шона. Она уже давно зажгла светильник, и бледный свет лун и звезд, лившийся в комнату через окошко, смешивался со светом лампы. На лице Шона залегли глубокие тени, его серебристые глаза неотрывно смотрели на Яну, безмолвно требуя продолжения рассказа. Повисшая между ними напряженность мгновенно развеялась, когда на колени к Яне вспрыгнула рыжая кошка. Кошка уютно свернулась клубком и громко замурлыкала. Она словно почувствовала, что Яне нужно какое-нибудь живое подтверждение того, что она здесь, на твердой земле, среди живых людей, и ей не угрожает никакая непосредственная опасность — не то что тогда...
Шон медленно кивнул головой — движение было плавным, едва уловимым.
— Я показала, как готовить аппарат к работе, надела маску и вышла в воздушный шлюз. Внутренний люк закрылся за мной. Курсанты видели меня через обзорный иллюминатор и на экранах по обеим сторонам шлюзового люка. Я показывала им, как пользоваться маской... И я первой увидела, как из вентиляционной трубы повалил какой-то дым. Никто из курсантов этого еще не заметил, а я не могла ничего им сказать — на мне была маска шноркеля. Я знаками показала, что нужно отойти назад и нажать кнопку подачи кислорода в шлюзовую камеру, выждать немного, а потом выбить наружную панель и выйти. Но тут я заметила, что у меня за спиной тоже клубится дым — или пар? Я услышала взрыв... Даже почувствовала удар взрывной волны... От этого удара распахнулась дверь, которая нас разделяла. Курсанты кашляли и толпились у наружной двери...
Яна прервала рассказ и отпила еще пару глотков подкрепляющего сиропа. Она смотрела прямо перед собой, и виделись ей лица тех несчастных новобранцев...
— Одна восемнадцатилетняя девчушка перегородила мне дорогу обратно в холл... Она, я так думаю, пыталась пробраться наружу... Она так сильно кашляла, что не могла даже выпрямиться — так и стояла, согнувшись. Люди вокруг кричали, стонали, все кашляли, у многих началась рвота... На нашивке с именем у этой девушки значилось “Самуэльсон”. У нее были очень светлые, почти белые волосы и короткая солдатская стрижка. Понимаешь, ей, наверное, хотелось выглядеть настоящим кадетом из офицерского училища. Кожа на ее голове сделалась ярко-малиновой — она просвечивала сквозь белые волосы... Глаза выпучились... Я выдохнула в маску, сорвала с лица и попробовала натянуть маску на эту девчонку — но она оттолкнула меня. И я... Ах, Шон... Я сбила ее с ног, чтобы пройти обратно в комнату. Надела обратно свою маску, вдохнула... Но я вдохнула уже не чистый воздух. Наверное, пока я пыталась справиться с той девчонкой, в шноркель успел просочиться газ. Из вентиляционных труб все еще валил желтый дым, и вот сквозь этот дым я увидела на смотровых экранах людей в масках, которые бегали вокруг и собирали оружие, всякие контейнеры и все припасы, какие попадались им под руку. Первая мысль, которая пришла мне в голову — я решила, что это, наверное, персонал станции обнаружил утечку газа в вентиляционную систему. Но это предположение никак не согласовалось с тем, что людей в масках интересовало прежде всего оружие и припасы, а на лежавших вокруг, буквально у их ног, умирающих ребят они не обращали ни малейшего внимания. Я попыталась поделиться дыхательной маской с лежавшим рядом со мной кадетом, в котором еще сохранились проблески жизни. И парень, кажется, даже понял, что именно я хочу сделать... Но когда он выдохнул в шноркель, газообменный блок, наверное, загрязнился — и этот парень тоже умер. Все они умерли. Каждый проклятый новобранец, каждый чертов кадет — все они поумирали... А я лежала среди них и притворялась мертвой, и дышала через испорченную маску, выдыхая углекислоту, смешанную с ядовитым газом, и вдыхая отравленный воздух... А мятежники тем временем рыскали туда-сюда по всей станции, подбирая трофеи. Тревожные сирены уже ревели вовсю, и станционный компьютер наверняка вызвал помощь с кораблей... Но последнее, что мне хорошо запомнилось, — это было лицо в маске, лицо одной из мятежниц, которая заглянула в наш зал через иллюминатор двери, ведущей в главный коридор. У нее был ужасно удивленный вид, когда она увидела, что здесь в отсеке мертвые люди. Я лежала, повернув лицо к полу, чтобы не было заметно дыхательной маски, и пряталась среди мертвых тел моих новобранцев... Вряд ли можно сказать, что я.., покрыла себя.., славой...
Шон вынул из кармана носовой платок и вытер Яне лицо. Только тогда она осознала, что плачет. Она забрала у Шона платок и стала яростно тереть лицо, не желая терпеть непрошеное сочувствие.
Шон медленно отстранился и тихо спросил:
— А как тебе удалось оттуда выбраться?
— Станционный компьютер связался с компьютером корабля, они послали спасательную медицинскую команду и включили подачу кислорода. Помощь подоспела довольно быстро, но я к тому времени уже была без сознания. И пришла в себя уже в госпитале на станции “Андромеда”. Я не могла даже пошевелиться от слабости, а дышала я через автоматический респиратор. Насколько я поняла, в живых осталось всего четверо или пятеро из нас, но встречаться нам не позволяли. А как только мы чуть поправились и смогли говорить, нас долгие недели терзали вопросами — что мы предприняли, чтобы помочь выжить другим? Сперва они даже думали, что я вступила в сговор с повстанцами. Но потом им удалось запугать каких-то администраторов на Бремере, и они признались, что они и есть террористы. Нас оправдали, их казнили... — Яна пожала плечами — что тут еще можно было сказать? — Ну как, хорошенькая вышла бы из этого песня, а?
Шон встал с кровати и, ни слова не говоря, обнял ее за плечи. Яна старалась не плакать, ей не хотелось, чтобы ее жалели. Ей не нужна была чья-то жалость и сочувствие. Но она вдруг ощутила неожиданное, но непреодолимое желание крепко-крепко прижаться к Шону Шонгили — тем более что он сам был как будто не против.
— Я... Извини, я не могу рассказать ничего особенного про ребят с этой планеты, — сказала Яна, уткнувшись лицом в плечо Шона.
Он обнял ее еще крепче, и Яна расслабилась в кольце его сильных теплых рук, закрыла глаза и поняла, что ей действительно стало легче оттого, что она обо всем этом рассказала. И еще ей стало легче оттого, что Шон до сих пор ни разу не заикнулся о том, что ей следовало бы делать вместо того, что она делала на самом деле, чтобы спасти вверенных ее попечению ребят.
Она несказанно удивилась, когда Шонгили сказал:
— Одевайся.
— Что?
— Ты ведь не очень устала, правда?
— Нет, и ложиться спать прямо сейчас я тоже не собираюсь, — сказала Яна, быстро вытерла мокрые щеки тыльными сторонами ладоней и посмотрела Шону в глаза.
— Я хочу повезти тебя кое-куда...
— И куда?
— В то место, где мы очищаемся от всякой грязи. Пойдем.
Яна натянула свои стеганые штаны и парку, шапку, шарф и рукавицы и положила бутылочку с лекарством обратно во внутренний карман куртки.
— Но ты ведь уже не думаешь, что я смогу про все это петь? — Яна посмотрела на диктофон, лежащий на столе.
— Посмотрим, что ты сама будешь об этом думать... — загадочно ответил Шон и мягко подтолкнул Яну к двери. Его рука задержалась у нее на затылке, между краем шапки и откинутым капюшоном, как раз у линии роста волос. Яне снова захотелось прижаться к нему всем телом, но это страстное желание показалось ей постыдным и малодушным — как будто она выставляет напоказ свое несчастье, чтобы привлечь внимание Шона Шонгили.