Я опешил. Откуда на кухне взялся отчим? Маменька унеслась к отцу в кабинет. Тот сейчас оторвется от написания любовно-исторического романа и начнет воспитательную работу с сыном. Владимир Иванович появится в моей жизни позже, спустя много-много лет после смерти Павла Подушкина. Николетта пока не знает своей судьбы, ей предстоит стать вдовой и… Минуточку, откуда маленький Вава в курсе дела?
– Ванек, ты дурак, – отрубил Владимир Иванович и полез назад в рефрижератор.
Дверь «ЗИЛа» заскрипела, противный звук ударил по ушам, вонзился в мозг, мои глаза внезапно раскрылись, я испытал огромное облегчение и чуть не свалился с подоконника.
Надо же, я заснул всего на полчаса, но как глубоко! Слава богу, я давно вырос, и теперь никто не заставляет меня есть ненавистный молочный суп. Я потер руками гудевшую голову и внезапно понял: скрип двери холодильника мне не почудился, я слышу его наяву. Не успел я сообразить, откуда доносится противный звук, как дверь квартиры Лиры открылась, оттуда выскользнула тоненькая фигурка со спортивной сумкой в правой руке.
– Лира! – обрадованно крикнул я и начал спускаться по лестнице.
Девушка нервно вздрогнула, завертела головой в разные стороны, потом догадалась посмотреть в направлении окна, ахнула, закрыла лицо руками и шлепнулась на сумку.
– Вам плохо? – спросил я. – Лира, не бойтесь.
– Меня зовут Таня, – пролепетала девушка, не отрывая от лица ладоней, – Иванова. Лира попросила… сумку… принести. Вещи ей собрать. Я ничего не знаю. Отстаньте. Уйдите!
– И куда вам велено доставить саквояж?
– Ну… э… не хочу отвечать! Не ваше дело! Чего пристали!
Я схватил девицу за плечи, легонько встряхнул и велел:
– Придите в себя! Лира, давайте поговорим.
– Меня зовут Таня, – упорно врала глупышка.
– Вы очень испугались, когда Дубовика убили?
– Да, – всхлипнула дурочка, потом, спохватившись, попыталась исправить оплошность, – ничего не знаю! Кого убили? Где?
– Вы потеряли заколку, – ласково сказал я.
Лира раздвинула пальцы левой руки и посмотрела на меня.
– Какую?
– Эту.
– И где я ее посеяла?
– Да здесь, в подъезде, – солгал я, – зашел, смотрю, под батареей лежит. Вещь дорогая, настоящий «Дмитриес». Она ваша?
– Ага, – прошептала Лира, – спасибо.
– Точно вам принадлежит?
– На днях купила ее за двести баксов, могу чек показать, – закивала Лира, – думала, на улице обронила, очень было жалко!
– Забирайте.
Наманикюренная лапка потянулась к «крабу», утыканному чудовищными стразами. Я быстро отдернул руку.
– Точно свое взять хотите?
– Я не воровка, – ответила Лира, – и уже сказала, у меня чек есть!
– Ладно, тогда объясните, каким образом «краб» очутился около тела убитого Лени в подъезде Дубовика? – спросил я и в упор уставился на девушку.
Врать нехорошо, аксессуар обнаружили во дворе Дубовика, но мне необходимо «сломать» официантку.
Лиру заколотило в ознобе.
– Это не мое!
– Только что вы утверждали обратное.
– Нет, нет, нет, – монотонно забубнила Лира, потом с надеждой воскликнула: – Меня зовут Таня.
– Иванова? – ехидно продолжил я. – Вас послали за вещами?
– Да, да, да, – закивала девушка.
Мне надоела дешевая комедия.
– Лира, пошли к вам в квартиру, берите сумку.
– Зачем?
– Нам надо поговорить.
Неожиданно глупышка повиновалась, она вскочила и юркнула за дверь, забыв про вещи. Я подхватил неожиданно тяжелый баул и поспешил за хозяйкой.
Сразу за вешалкой расстилался длинный извилистый коридор, по обеим сторонам которого тянулись шкафы, набитые книгами. Лира побежала вперед, а я из чистого любопытства скользнул взглядом по корешкам и ахнул.
– Прижизненное издание Пушкина!
– Где? – обернулась Лира.
– Да вот оно. На третьей полке! Неужели вы не знаете, чем обладаете?
Лира подошла ко мне.
– Конечно, знаю. А вот вам откуда известно, что оно прижизненное?
– Был такой известный библиофил – актер и писатель Николай Павлович Смирнов-Сокольский, – пояснил я. – Мой отец тоже увлекался собирательством, но ему было далеко до Николая Павловича. Иногда папа ездил к Сокольскому в гости, брал с собой меня. Если честно, я очень плохо знал хозяина, был слишком юн, когда тот умер. Зато его жену, тетю Соню Близниковскую, я очень любил. Помню, у них были два пса с абсолютно не собачьими именами Сара и Рива. После смерти супруга тетя Соня повесила в кабинете портрет покойного. И вот удивительная вещь: если хозяйка начинала ругать собачек, те сломя голову неслись в рабочую комнату актера и начинали лаять на его изображение. Но увы, все уже давно умерли, и животные, и тетя Соня, нет в живых и моего отца. Однако я очень хорошо помню, как он читал книгу Николая Павловича, в которой тот рассказывал о раритетах своего собрания, показывал мне фотографии томов и говорил об их ценности, культурной и материальной. Потом, учась в Литературном институте…
– Вы не из милиции! – с огромным облегчением воскликнула Лира.
– Нет, – коротко ответил я, решив оставить в стороне информацию об агентстве «Ниро».
Лира прижалась к одному из шкафов.
– Мой отец тоже знал Сокольского, в молодости он был принят к нему в качестве секретаря. Хотя на самом деле папа никогда не служил у Николая Павловича. Просто он хотел писать свои картины. Но в советские времена заниматься чистым искусством могли лишь те, кто состоял в творческих союзах, остальным предписывалось где-нибудь служить. А Сокольский был членом Московской организации писателей и имел право нанять себе литсекретаря.
– Знаю, знаю, – закивал я, – кое-кто из моих приятелей пользовался этой возможностью. Трудовая книжка есть, стаж идет, только писатель секретарю не платит, а тот нигде не работает, пишет спокойно свои книги или картины. Простите, как звали вашего папеньку?
– Алексей Николаевич Оренбургов-Юрский, – тихо ответила Лира, – он давно умер.