– Ну дела, – разводила руками Ада Марковна, всегда занимавшаяся в Союзе писателей скорбными ритуалами, – мне ничегошеньки не сказали. Может, со стороны художников помогали?
Тема смерти Ирины Юрской стала главной на кухнях, в салонах и ресторанах, где собиралась творческая интеллигенция. Через две недели после смерти жены Алексей Николаевич явился на открытие очередной выставки, не обращая внимания на множество косых взглядов, он разрезал красную ленточку и пошел пить шампанское. Естественно, живописца за глаза осудили, но Юрский приготовил сплетникам новую порцию жареного.
Десятого ноября в Дубовый зал Дома литераторов влетела Роза Дадаева и заорала:
– Вера! Знаешь новость?
Жена писателя Сергеева, мирно жевавшая у камина фирменного цыпленка-табака, подавилась и сердито ответила:
– Что случилось? Отчего такой крик?
– Оренбургов-Юрский женился, – завизжала забывшая о приличиях Роза.
Все присутствующие замерли и повернули головы к Дадаевой.
– Врешь! – выпалила Сергеева.
– Нет, – гордая тем, что стала первой вестницей потрясающей новости, замотала кудлатой головой Роза, – только что расписались.
Зал загудел.
– Это неприлично, – старалась перекричать всех Роза, – даже трех месяцев не прошло после кончины бедной Ирочки.
Еще через день стали известны новые подробности. Оказывается, второй мадам Юрской стала некая Варвара, дальняя родственница Ирины, привезенная из провинции в качестве домработницы.
К Новому году не осталось ни одного человека, который бы сомневался в произошедшем, теперь все знали суть дела: Ирина застала Алексея в одной постели с прислугой и выбросилась из окна.
Эта версия объясняла все: поспешность похорон первой жены Алексея Николаевича, нежелание вдовца устраивать пышные проводы и неприлично быструю вторую женитьбу. Еще сильнее языки замололи после того, как у Варвары родилась дочь. Младенца объявили шестимесячным, чем вызвали улюлюканье толпы.
– Он нас держит за идиотов! – возмущалась Ада Марковна. – Поймал меня вчера и давай рассказывать про девочку всякие подробности, как ее в специальном ящике доращивают.
– Вы сложите месяцы, и все сойдется, – забилась в экстазе Роза Дадаева. – Ребенку, он говорит, шесть месяцев?
– Врет! – перебила Ада Марковна.
– Ну все равно! Шесть?
– Да.
– Прибавим три месяца со смерти Ирочки, имеем девять. Все верно, она их в койке поймала и выбросилась, – резюмировала Роза.
Но сколько ни обсуждай новость, она скоро всем надоест. Появились новые интересные поводы для бесед, и об Алексее Николаевиче и Варваре перестали судачить. Новая волна интереса к Оренбургову-Юрскому поднялась после шокирующего известия: сын живописца от первого брака, мальчик Юрий, подрос и убил отца вместе с его новой женой. Сводную сестру парень не тронул, Лира спокойно спала в своей комнате, пока брат опускал на головы ближайших родственников топорик для разделывания мяса.
На суде убийца держался нагло, он ничего не отрицал и сделал шокирующее заявление.
На момент смерти Ирины ее сыну Юрию исполнилось десять лет, и он очень хорошо помнил страшный день. Накануне мама уехала поздно вечером на дачу, она поцеловала мальчика и сказала:
– Будь умницей, не мешай папе, слушайся Варю, ложись вовремя спать, я вернусь во вторник.
– Ой, как долго, – заныл Юра.
– Ты же хочешь осенние каникулы провести на воздухе? – улыбнулась Ира.
Юра тихо вздохнул: учебный год только начался.
– Значит, надо успеть с ремонтом, – нежно закончила мама и ушла.
На следующий день мальчика в десять вечера отправили спать. Юра провертелся под одеялом, потом на цыпочках пробрался в мамину комнату и лег на кровать. У Алексея и Ирины Юрских были разные спальни. Исходивший от подушек запах любимых духов мамы успокаивал, мальчик натянул на голову пуховое одеяло, оставил лишь небольшую щель для воздуха и мирно заснул.
Разбудил его резкий стук, Юра раскрыл глаза и сквозь небольшое пространство между одеялом и матрацем увидел Ирину. Он хотел воскликнуть: «Мамочка! Ты уже вернулась!» – но слова застряли в горле, вид у мамы был страшный.
Шагая словно робот, она подошла к окну, распахнула его, влезла на подоконник… И тут в спальню вбежали папа и Варя.
– Стой, – закричал Алексей Николаевич, бросаясь к жене, – надо поговорить!
Ирина обернулась, помахала мужу и родственнице рукой, а потом шагнула вниз. Через несколько секунд послышался глухой удар и чей-то крик:
– Люди! Сюда-а-а!
Отец добрел до окна, глянул вниз и велел Варе:
– Иди оденься.
– Надо милицию вызвать, – лязгая зубами, предложила нянька, замотанная в простыню.
– Сам разберусь, – рявкнул отец и, схватив прислугу за плечи, выпихнул ее в коридор. Кстати, Алексей Николаевич тоже был почти голый, в одних трусах.
Юра, плохо осознавший, что произошло, выкарабкался из-под одеяла и побежал в детскую. Сначала он испугался, решил, что папа и Варвара начнут его ругать за то, что он улегся спать в маминой спальне. Мальчик юркнул на свою софу, и проделал он это весьма вовремя.
Не успел он натянуть одеяло, как в комнату вошел отец, одетый в пижаму и халат.
– Юра, – тихо позвал он, потом настойчивее добавил: – Эй, Юрий!
– Не буди, он спит, – сказала Варя, тоже успевшая влезть в домашнее платье.
– Думаешь, он ничего не заметил? – прошептал отец.
– Нет, конечно, квартира большая, где ее комната и где его детская! Что теперь будет? – всхлипнула Варя.
– Ничего, – тихо ответил отец, – пошли пока в кабинет.
Пара удалилась, Юра вскочил и кинулся в столовую. Когда-то кабинет отца и столовая представляли собой единое целое. Но потом Ирина добыла «стенку», и из одной комнаты вышло две. Никаких кирпичных преград возводить не стали, поэтому, если сидеть в столовой тихо-тихо, то легко станешь невидимым участником беседы, которую ведут в кабинете.