Оставив без внимания этот пример нгомбванского снобизма, Аллейн заметил, что способностями посол, видимо, обладал немалыми, раз сумел достичь столь высокого положения. Громобой уступчиво махнул рукой и заявил, что его продвижению способствовали общие тенденции развития страны.
– Враги у него были?
– Рори, дорогой мой, в зарождающейся нации, такой как наша, у каждого, кто состоит при власти, имеются враги. Впрочем, никого определенного я назвать не могу.
– Его очень беспокоила твоя безопасность во время визита, – сказал Аллейн, на что Громобой прореагировал не совсем понятно:
– Да? Ты так считаешь?
– Да. Он звонил мне и Гибсону в среднем по два раза на дню.
– Вот тоска-то, – в лучшей школьной манере произнес Громобой.
– Особенно его волновал концерт в саду и гаснущий свет. Как, собственно, и нас.
– Он вечно суетился по пустякам, – сказал Громобой.
– Однако, черт побери, у него, как теперь выяснилось, были на то основания.
Громобой поджал крупные губы так, что они стали походить на две тутовых ягоды, и приподнял брови.
– Да, пожалуй.
– Как-никак, его убили.
– Тоже верно, – признал Громобой.
Никто не сравнится с негром в умении придать себе скучающий вид. Веки Громобоя почти сомкнулись, оставив приметными лишь две узеньких прорези, в которых сквозили белки глаз, губы обвисли, голова склонилась на грудь. Казалось, все тело его поникло. По всему было видно, что Громобой томится, и Аллейн, помнивший эту его манеру по прежним годам, сказал:
– Ну Бог с ним, не буду отнимать у тебя время. Нам все же нужно прояснить две вещи: во-первых, ты примешь помощника комиссара, когда он приедет?
– Разумеется, – не открывая глаз, пророкотал Громобой.
– И во-вторых. Ты по-прежнему не возражаешь против работы уголовной полиции внутри посольства, или предпочитаешь, чтобы мы убрались отсюда? Решать, разумеется, Вашему превосходительству, но мы были бы рады услышать что-то определенное.
Громобой открыл чуть налитые кровью глаза и прямо взглянул в лицо Аллейна.
– Оставайтесь, – сказал он.
В дверь негромко стукнули, вошел Гибсон – большой, бледный, явно готовый к тому, что придется оправдываться.
– Я очень извиняюсь, сэр, – сказал он Президенту. Приехал полковник Синклер, помощник комиссара. Он надеется, что вы его примете.
Громобой, не взглянув на Гибсона, ответил:
– Скажите моему конюшему, пусть проводит его сюда.
Аллейн направился к двери. Он успел заметить поданный ему Гибсоном знак – обнаружилось что-то новое и, видимо, важное.
– Не уходи, Рори, – сказал Громобой.
– Боюсь, что придется, – ответил Аллейн.
Снаружи, прямо в коридоре его поджидал мистер Уипплстоун, взволнованно теребящий галстук.
– Что такое? – спросил Аллейн.
– Оно, может, и не важно, – начал Гибсон. – Я тут побеседовал с человеком “Костара”, который прислуживал в шатре.
– Коренастый, крепко сбитый, светловолосый?
– Он самый. Фамилия Чабб, – сказал Гибсон.
– Увы, – прибавил мистер Уипплстоун.
Глава пятая
После полуночи
Чабб стоял более-менее навытяжку, глядя прямо перед собой и прижав руки к бокам. Скромная ливрея “Костара и Кая” – кургузая темно-синяя куртка в обтяжку и брюки с золотистой эмблемой – очень ему шла. Коротко постриженные светлые волосы были аккуратно причесаны, румяная кожа уроженца одного из западных графств и голубые глаза придавали ему вид человека, проводящего много времени под открытым небом. Он так и не снял белых перчаток.
Аллейн согласился с мистером Уипплстоуном, что последнему лучше не присутствовать при допросе.
– Хотя, – заметил Аллейн, – у нас нет оснований полагать, что Чабб более тесно связан с происшедшим чем мой глупый братец Джордж.
– Я знаю, знаю, – ответил мистер Уипплстоун. – Конечно. Просто я предпочел бы, хоть это и нелогично, и глупо, чтобы Чабб вообще не прислуживал в этом несчастном шатре. Точно так же, как предпочел бы, чтобы он не подрабатывал у Шеридана и кошмарных Монфоров. Да и выглядел бы я там по меньшей мере странно, правда? Если не глупо. Пусть все идет, как идет.
Так что с Чаббом в кабинетике кастеляна оказались лишь Аллейн и неизвестный нам по имени сержант.
Аллейн сказал:
– Я должен быть уверен, что понял вас правильно. Вы выходили из шатра и входили в него, разнося шампанское, которое брали из ящика со льдом, стоявшего снаружи. Тем же самым занимался один из посольских лакеев. Он обслуживал Президента и тех, кто сидел рядом с ним, так? Я помню, он подошел ко мне и моей жене, едва мы уселись.
– Сэр, – откликнулся Чабб.
– А вы занимались остальными гостями.
– Сэр.
– Хорошо. Так вот, Чабб, мы продержали вас здесь столько времени в надежде, что вы поможете нам разобраться в том, что случилось в шатре.
– Ничем не могу помочь, сэр. Я ничего особенного не заметил, сэр.
– Значит, нас уже двое, – сказал Аллейн. – Все произошло так, будто гром грянул с ясного неба, верно? Вы находились внутри шатра? Когда погас свет?
Как оказалось, внутри. На задах шатра. Он поставил поднос на стол с напитками, ожидая наступления полной темноты, о которой предупредили всех слуг. И оставался там, пока выступали барабанщики.
– Когда появился певец, Карбо, вы все еще были там?
Да, сказал он. Все еще там. Карбо он видел ясно – и Карбо, и его тень, отброшенную прожектором на белый экран.
– Вы видели, где стоял охранник с копьем?
Да. Во втором ряду. За креслом Президента.
– То есть от вас слева.
– Да, сэр.
– А второй лакей?
– Ниггер? – переспросил Чабб, и взглянув на Аллейна, поправился: – Прошу прощения, сэр. Туземец.
– Да, африканец.
– Там где-то был. Тоже сзади. Я не обращал на него внимания, – каменно вымолвил Чабб.
– Вы ни с кем из них не разговаривали?
– Нет, спасибо. Да они, небось, и говорить-то не умеют.
– Не любите черных? – как бы мимоходом поинтересовался Аллейн.
– Нет, сэр.
– Хорошо. Перейдем к той минуте, когда прозвучал выстрел. Я стараюсь получить как можно больше свидетельств от людей, бывших в шатре, и хотел бы, если вы не против, послушать и вас. Вы, наверное помните, что Карбо успел пропеть, если так можно выразиться, всего одну ноту. Правда, довольно долгую. А затем – как вам это запомнилось? Случилось что?