– Ну конечно, – сказал мистер Уипплстоун. – С удовольствием.
Он уселся перед листом бумаги и мгновенно приобрел выражение, с каким сиживал за столом в своем не лишенном изысканности рабочем кабинете, взирая на уважительно ждущую распоряжений секретаршу.
– Ну Фред, какие у нас еще неприятности? – спросил Аллейн. Этот его традиционный вопрос был известен в Ярде едва ли не каждому.
– Нас все еще ожидает та публика из шатра. За вычетом тех, кому явно нечего было рассказать. И миссис Аллейн, – с некоторой неловкостью добавил Гибсон. – Ее мы, конечно, отпустили.
– Ее я и дома успею потрясти.
– И там... э-э... – еще более неловко продолжал Гибсон, – ну... в общем твой брат.
– Как! – воскликнул Аллейн. – Мой Джордж! Ты хочешь сказать, что Джордж так и сидит на своем толстом заду, дожидаясь, когда за него примутся свирепые полицейские?
– Ну... я...
– Миссис Аллейн и сэр Джордж, – мечтательно сообщил Фокс. – А что до совпадений, то о них нам упоминать запретили.
– Старина Джордж, – задумчиво произнес Аллейн. – Ну не потеха ли? Фокс, снимите показания с этой компании. Включая и Джорджа. Я пойду охмурять Громобоя. А ты чем займешься, Фред?
– Обычной рутиной, чем же еще. Ссуди мне этих двоих, – он указал на Томпсона и Бейли, – нужно поработать в дамской уборной. Особо надеяться там не на что. Но ведь бродит же где-то по дому хозяин люгера. Мы, разумеется, ищем пулю, однако это та еще работенка. Ладно, увидимся, – угрюмо добавил он и вышел.
– Ну что же, займитесь уборной, – сказал Аллейн Бейли и Томпсону и отправился в библиотеку.
IV
– Послушай, – говорил Аллейн, – дело обстоит следующим образом. Ты – Ваше превосходительство, то есть, – можете, как вам, разумеется известно, приказать нам выйти вон, как только сочтете это нужным. Что касается расследования внутри посольства, мы можем обратиться в personna non grata с такой быстротой, что и моргнуть не успеем, и как таковым нам придется ограничить нашу деятельность, о который ты вне всяких сомнений составил весьма низкое мнение, заботами о твоей безопасности в тех случаях, когда ты будешь покидать пределы посольства. Все очень просто, вопрос только в том, желаешь ли ты, чтобы мы продолжали работать, или предпочитаешь, чтобы мы испарились. Сюда едет полковник Синклер, помощник комиссара столичной полиции. Он надеется повидаться с тобой. Он разумеется выразит тебе глубокие соболезнования, но ситуацию в целом изложит примерно так же, как изложил ее я.
Впервые со времени возобновления их знакомства Аллейн заметил в поведении Громобоя некоторую неуверенность. Он собрался что-то сказать, однако сдержался, с мгновение пристально вглядывался в Аллейна, а затем принялся расхаживать по библиотеке широким шагом, и впрямь приводящим на ум затертую фразу о мечущейся по клетке пантере.
Наконец Громобой остановился перед Аллейном и схватил его за руку.
– Что ты думаешь о нашем расследовании? – требовательно спросил он. – Скажи.
– Очень впечатляюще, – немедленно отозвался Аллейн.
– Да? Тебе так показалось? Однако ты находишь странным, что я, кормившийся профессией барристера, счел нужным устроить подобное представление? В конце концов, это мало напоминает расследование, проводимое британским коронером.
– Пожалуй, сходство в глаза не бросается. Что нет, то нет.
– Совсем нет. И все же, дорогой мой Рори, мне удалось выяснить гораздо больше того, что смог бы установить ваш высокоуважаемый суд.
– Да? – вежливо спросил Аллейн. И чуть улыбнувшись, добавил: – А не могу ли я узнать, что именно выяснило Ваше превосходительство?
– Мое превосходительство выяснило, что мой “нкуки мту мвеньи” – мой “млинзи” – мой копьеносец говорит правду.
– Понятно.
– Ты немногословен. Не хочешь знать, как я это установил?
– Если ты сочтешь возможным мне рассказать.
– Я, – объявил Громобой, – сын верховного вождя. Мой отец, мой дед, прадед и так далее до самого начала времен все были верховными вождями. Если бы этот человек, поклявшийся защищать меня, был убийцей ни в чем не повинного, преданного мне слуги, он не смог бы раскрыть передо мной тело и заявить о своей невиновности. Это попросту невозможно.
– Понимаю.
– Ты скажешь мне, что английский суд подобного доказательства не примет.
– Я бы сказал, что он способен его принять. Хороший, красноречивый адвокат мог бы склонить его к этому. Суд принял бы его как доказательство невиновности ipso facto. Впрочем, ты знаешь это не хуже меня.
– Ты мне вот что скажи. Для меня это важно. Ты веришь тому, что я говорю?
– Я думаю, – медленно произнес Аллейн, – что ты знаешь свой народ. Ты сам уверял меня в этом. Да. Я не уверен, но склоняюсь к тому, чтобы поверить в твою правоту.
– Ага! – сказал Громобой. – Стало быть, наши с тобой отношения не изменились. Это хорошо.
– Но я хочу, чтобы ты ясно понимал одно – так я думаю или этак, это не влияет на мое поведение в ходе следствия, ни в посольстве, коли ты нас отсюда не выставишь, ни за его пределами. Если мы найдем убедительные улики против этого человека, мы будем руководствоваться ими.
– Как бы там ни было, – сказал Громобой, – преступление совершено в пределах посольства, то есть на территории нашей страны, так что английское правосудие на него не распространяется.
– Нет. В данном случае, что бы мы ни обнаружили, наши находки будут представлять лишь отвлеченный интерес. Его просто вышлют.
– А тот человек, который стрелял в женской уборной из немецкого оружия? Ты говорил, что он тоже черный.
– Это миссис Кокбурн-Монфор так говорила.
– Глупая женщина.
– Я бы сказал в терпимых пределах,.
– Ее мужу следовало бы временами поколачивать ее и не выпускать из дому, – произнес Громобой и разразился раскатистым смехом.
– Скажи, если я начну сейчас расспрашивать тебя о после, ты не очень расстроишься? Он тебе нравился? Был близким тебе человеком? Такие примерно вопросы.
Громобой провел по губам огромной ладонью, издал грудной, рокочущий звук и присел.
– Мне трудно на них ответить, – сказал он, наконец. – Что он был за человек? Как мы когда-то выражались – хлопотун. По вашим английским понятиям он поднялся наверх из низов. Из крестьянского класса. Одно время доставлял мне немало забот. Воображал, будто ему удастся совершить государственный переворот. Все это было довольно смешно. У него имелись определенные административные способности, но никакого умения властвовать. Вот такой от был человек.