– Ну, в таком случае... – сказал сэр Джон, и все начали подниматься из кресел.
В эту минуту и появился Аллейн.
Каким-то неуловимым и непонятным образом его приход словно вдохнул во всех свежие силы – так бывает, когда на сцене появляется, наконец, знаменитый актер, оживляя действие и обостряя внимание публики.
– Нам очень жаль, – сказал он, – что пришлось заставить вас ждать так долго. Уверен, мистер Фокс все вам объяснил. Это очень запутанная, трагическая и странная история, а от того, что сам я оказался одновременно и бестолковым свидетелем, и полицейским, ведущим расследование, она для меня проще не стала.
Он послал леди Смайт извиняющуюся улыбку, и дама сказала – возможно, сама удивившись своим словам:
– Ах вы бедный.
– Что же, тут уж ничего не поделаешь, мне остается надеяться, что кто-то из вас способен сообщить нам больше того, чем могу похвастаться я сам.
Брат Аллейна произнес:
– Мы старались изо всех сил. Как же иначе.
– Это хорошо, – отозвался Аллейн. Он читал сделанную сержантом запись.
– Мы надеемся, что вы нас отпустите, – сказал сэр Джон. – Дамы...
– Да, конечно. Для вас это было ужасным испытанием, вы все, наверное, измотаны.
– А вы-то сами? – спросила леди Смайт. Она была сильной женщиной.
Аллейн поднял глаза от записей.
– Ну, – сказал он, – меня, пожалуй, еще можно похлопать по спине, но не сильно. Похоже, к этим записям добавить нечего и я хотел бы задать вам всего один вопрос. Я понимаю, что на месте преступления царила полная неразбериха и все же хотел бы знать, есть ли у вас мнение, обоснованное или нет, не важно, относительно того, кто совершил убийство?
– Но Боже мой! – воскликнул сэр Джордж. – Рори, помилуй. Кто же еще, как не тот мужлан, которого увели ваши люди. Кстати, я должен тебя похвалить, они действовали весьма расторопно.
– Ты имеешь в виду?...
– Господи, разумеется я имею в виду это здоровенное животное с копьем. Прошу прощения, – сказал он полномочному представителю и густо покраснел. – Боюсь, я не совсем удачно выразился. Уверен, вы поймете меня правильно.
– Джордж, – с подчеркнутой вежливостью осведомился его брат, – тебе не хочется домой?
– Мне? Нам всем хочется. Но не могу же я всех тут бросить. Я не желаю никаких привилегий.
– Уверяю тебя, привилегий ты не получишь. Стало быть, – Аллейн повернулся к остальным, – вы все считаете, что убийство совершил копьеносец?
– Ну, в общем, да, – сказал сэр Джон Смайт. – Я к тому, что... Кто же еще? Бог ты мой, копье-то ведь было у него в руках!
Супруга полномочного представителя вдруг довольно громко произнесла что-то на родном языке.
Аллейн вопросительно взглянул на ее мужа, тот откашлялся.
– Моя жена, – сказал он, – кое-что заметила.
– Да?
– Моя жена говорит, что поскольку тело лежало рядом с ней, она слышала.
– Да? Что она слышала?
– Звук удара и предсмертный хрип, – он коротко посовещался с женой. – И еще одно слово. Нгомбванское. Очень тихо произнесенное мужчиной. Она думает – самим послом.
– И что это за слово, по-английски?
– “Предатель”, – сказал полномочный представитель.
Он немного помолчал и добавил:
– Моя жена хочет теперь уйти. У нее кровь на платье.
III
Громобой переоделся в халат и выглядел в нем, как Отелло в последнем акте. Халат был черный с золотом, а из под него еще выглядывала малиновая пижама. Громобой распорядился, чтобы его разбудили, если Аллейн захочет с ним переговорить, и теперь принимал в библиотеке Аллейна, Фокса и притихшего, но все еще нимало не сонного мистера Уипплстоуна. На миг-другой Аллейну показалось, что Громобой собирается выразить недовольство присутствием последнего. Увидев его, Громобой словно бы замер. Он явно намеревался что-то сказать, но затем, по-видимому, смилостивился. Похоже, мистеру Уипплстоуну удалось найти правильный тон в обращении с Громобоем. Его дипломатические манеры оказались безупречными: почтительность без подхалимства и сдержанность без заносчивости.
Когда Аллейн сообщил, что хочет поговорить со слугой-нгомбванцем, обслуживавшим их в шатре, Громобой, не тратя лишних слов, отдал короткое распоряжение по внутреннему телефону.
– Я бы не стал беспокоить вас по таким пустякам, – сказал Аллейн, – но мне не удалось найти никого, кто согласился бы взять на себя ответственность и привести ко мне этого человека без вашего приказа.
– Они сегодня все не в себе, – туманно откликнулся Громобой. – Зачем он вам понадобился?
– Английский лакей, работавший в шатре, утверждает, что этот человек напал на него.
Громобой прикрыл глаза.
– Цирлих-манирлих, – сказал он
Добавлять “как мы когда-то говаривали в “Давидсоне”, необходимости не было. В последний их школьный год это выражение было в таком ходу, что в конце концов истерлось до нитки. С пугающей точностью Аллейн вспомнил и отделенную от него столькими годами темноватую комнату, пахнущую тостами с анчоусами и горящим в камине углем, и принятые в его с Громобоем кружке сверстников манеры.
Появившийся вскоре слуга оказался невзрачным человечком в белых брюках, майке и застегнутой не на те пуговицы лакейской куртке. Он определенно очень волновался и испытывал перед Президентом благоговейный страх.
– Я сам с ним поговорю, – объявил Громобой.
Так он и сделал, и судя по раскатам его голоса, разговор был суровым. Слуга, выкатив глаза и уставя их в некую точку на дальней стене библиотеки, отвечал, так во всяком случае показалось Аллейну, с отчетливостью заводной игрушки или солдата на параде.
– Он говорит “нет”, – сказал Громобой.
– Вы не могли бы немного надавить на него?
– Это ничего не изменит. Впрочем, пожалуйста.
На сей раз слуга ответил более пространно.
– Он говорит, что столкнулся с кем-то в темноте и, споткнувшись, на миг уцепился за этого человека. Смешно, говорит он, считать это нападением. Он про это и думать забыл. Возможно, речь идет о вашем лакее.
– Куда он отправился после этого?
Оказался около заднего выхода и выскочил из шатра, его напугала всеобщая суматоха. Там люди из охраны сцапали его и отвели со всей прочей прислугой в бальную залу.
– Вы ему верите?
– Он не посмел бы солгать, – спокойно ответил Громобой.