Как только Гая Гейнсфорд ушла со сцены, диалог актеров приобрел стройность и сыгранность. Все нужные паузы были строго отмерены, все завязки и развязки получались легко и гладко. Было ясно, что актеры труппы давно сыгрались и чувствуют друг друга с полувзгляда. Персонажи убыстряли свое движение по сцене в каком-то хороводе вокруг все сужающегося пятна света в середине, диалог становился все более и более напряженным… «Когда же кульминация? — с замирающим сердцем подумала Мартина. — Сейчас?» Действие вызывало томительное ожидание, предчувствие какого-то взрыва… На сцену, мягко ступая, вышел Адам Пул.
Но занавес сразу же опустился, и суфлер, собрав записи, направился за кулисы…
— Нет, с меня достаточно! — прогремел Резерфорд и, поднявшись, тоже направился за кулисы, и уже оттуда послышался его зычный голос, которым он призывал себе на помощь всех святых и Всевышнего Господа, одновременно на все лады кляня отвратительных молодых актрис, которые изгадили его бессмертную пьесу…
Мимо Мартины прошел Джейко, сказав в воздух:
— А кое-кому пора подумать о костюме мисс Гамильтон ко второму акту…
Мартина вскочила и помчалась в гримерную. Там она обнаружила мисс Гамильтон, которая с плотно сжатыми губами пыталась расстегнуть застежку на спине… Мартина заблеяла извинения, но мисс Гамильтон решительно ее оборвала:
— Мне кажется, Мартина, ты не вполне усвоила свои обязанности костюмерши. Во всяком случае, могу напомнить, что тебе следует находиться у меня в гримерной всегда, как только я сама тут оказываюсь. Это понятно?
Мартина дрожащим голосом сказала, что ей все понятно, и побыстрее расстегнула платье мисс Гамильтон. Актриса молчала, а несчастной Мартине все эти неприятные интимные подробности ее новой работы показались гораздо более оскорбительными, чем в первый раз, когда мисс Гамильтон раздевалась сама…
В коридоре раздался голос ассистента:
— Второй акт! Второй акт, пожалуйста, на сцену!
— Ты все взяла, чтобы я моментально переоделась за кулисами? — строго спросила у Мартины ее хозяйка.
— Да, мадам, кажется, все! — пролепетала Мартина…
— Хорошо! — Мисс Гамильтон неприязненно осмотрела себя в зеркале, поджала губы и вышла в коридор. Там она обернулась к Мартине. — Что с тобой, девочка? Ты белая как мел!
Мартина снова смешалась:
— Разве, мадам? Я… Извините, мадам… Просто я посмотрела первый акт…
— Ну и что? Он тебя так напугал? Или понравился?
— Да, понравился, — кивнула Мартина, ни жива ни мертва.
Настроение у мисс Гамильтон менялось с той же легкостью, с какой она, например, переходила из одной комнаты в другую.
— Да неужели? И ты так переживаешь из-за этой пьесы? Милое дитя! — воскликнула она с улыбкой. — Какая же ты глупышка! По-моему, переживать могут только сами актеры! И только они имеют право на плохое настроение!
Мисс Гамильтон прошла на сцену. А Мартина, оставшаяся за кулисами, неожиданно почувствовала, что начинает привыкать к этой роскошной даме, которая с такой легкостью могла решить ее судьбу — в ту или иную сторону…
* * *
Весь второй акт Мартина провела в маленькой импровизированной гримерной за кулисами, где актеры могли переодеться за пару минут между сменой мизансцен. Мартина не знала графика переодеваний, а спрашивать ей ни у кого не хотелось. Так что теперь она слышала голоса актеров на сцене, но не видела их.
Второй акт после небольшой вводной части открывался длинной сценой с участием Адама Пула и Элен Гамильтон. В этой сцене становились очевидными их влечение друг к другу и ее внутренняя потребность изменить содержание своей жизни… Они оба играли превосходно. Мисс Гамильтон, выйдя со сцены за кулисы, встретила взволнованный взгляд Мартины. Переодевание прошло гладко и быстро. Внимание мисс Гамильтон разрывалось между ее платьем и тем, что происходило тем временем на сцене. Там были сейчас Дорси, Пул и Беннингтон. Пул ссорился с Беннингтоном и в самый решающий момент вдруг сказал своим «человеческим» голосом:
— Я сам терпеть не могу переигровки во время последних репетиций, Бен, но не мог бы ты, дружище, все же сыграть так, как мы договаривались в последний раз?
Последовало долгое молчание, а потом Мартина услышала хихиканье Беннингтона… Это было очень странным. Наконец Беннингтон рассмеялся в голос и сказал:
— Конечно, конечно, но всегда бывает так жаль, когда не можешь сделать по-своему… Я хотел сделать этого парня все-таки похожим на человека, а вы с Джоном настаиваете, что он сущее чудовище, какое-то исчадие ада… Ладно, черт с вами, я сыграю так, что в нем не останется ничего мало-мальски симпатичного. Это будет просто дьявол во плоти. Пожалуйста.
Пул пробормотал:
— Ну, если ты еще держишься на ногах, то мы попробуем продолжить… — И заговорил уже голосом своего персонажа: — И если бы ты знал, чего ты хочешь, если бы у тебя была какая-нибудь цель, пусть даже ложная, то я смог бы понять, зачем ты говоришь все это и зачем живешь так, как ты живешь…
Мартина услышала, как мисс Гамильтон сдержала то ли стон, то ли всхлип… Но в следующее мгновение актриса уже снова владела собой и, стремительно отдернув занавес, проскользнула на сцену. Был ее выход.
* * *
Благодаря Джейко, который указал ей укромное местечко, Мартина смогла увидеть из-за кулис почти весь остаток второго акта. Вероятно, Джейко решил, что девушке необходимо самой ознакомиться с пьесой. Он прислал ей длинную записку со множеством подсказок насчет вкусов мисс Гамильтон, времени ее выходов на сцену и переодеваний, удобных мест за кулисами, откуда можно наблюдать за действием…
После первого переодевания мисс Гамильтон и сама сказала Мартине с доброй улыбкой:
— Милая, не обязательно торчать в этой комнатенке все время, достаточно оказаться тут в нужный момент…
Так что теперь Мартина стояла в уголке и смотрела сцену с участием Адама Пула и Гаи Гейнсфорд. Замысел автора был очевиден. В молоденькой девочке проглядывался утерянный остальными членами семейства дух — дух, который бурлил и в персонаже Пула. Девушка словно была его тенью, зародышевой формой его характера… Но на протяжении всей пьесы зрителям давали понять, что она думает и поступает по-иному, и лишь в самом конце должна была прозвучать ключевая фраза: «Ты же видишь перед собой самого себя! И тебе не удастся никуда сбежать от себя…»
Но Гая Гейнсфорд опять не вытягивала роль. Она совсем не походила на Адама Пула — но это еще полбеды. Двигалась она с грациозностью бегемота, но в то же время постоянно демонстрировала глупое кокетство. Мартину снедал огонь ревности. Это были муки профессионала, который наблюдает за действиями профана…
Мартина не заметила, как к ней подошел Беннингтон, и, когда он тронул ее за плечо, девушка вскрикнула от неожиданности и отшатнулась.