Их взгляды — потрясенные и враждебные — поддерживали Каладина, помогали ему продолжать. Он должен выплеснуть из себя раздражение, кипящий внутри горшок злости. Злости на себя, потерявшего Тьена. Злости на Всемогущего, сотворившего этот мир, в котором одни купаются в роскоши, а другие умирают, перенося мосты.
На удивление он чувствовал себя хорошо, гоняя себя до изнеможения. Так же как и первые несколько месяцев после смерти Тьена, когда тренировался с копьем, стараясь забыться. Только когда колокол пробил полдень, призывая солдат на обед, Каладин остановился и положил тяжелую перекладину на землю. Он повел плечами. Он бегал несколько часов. Откуда только он черпал силы?
Он медленно подошел к плотникам — пот капал на камни — и сделал длинный глоток из бочки с водой. Плотники обычно гоняли мостовиков, пьющих из бочки, но сейчас никто не сказал ни слова, когда Каладин зачерпнул два полных ковша отдававшей ржавчиной воды. Он вернул ковш подмастерьям, кивнул им и вернулся туда, где оставил перекладину.
Камень — огромный светло-коричневый рогоед — приподнял ее и нахмурился.
Тефт, заметив Каладина, кивнул в сторону Камня.
— Он проиграл кое-кому из нас по обломку. Он утверждал, будто ты используешь легкую доску, чтобы впечатлить нас.
Знай они его усталость, вряд ли так легко заключили бы пари. Он заставил себя взять перекладину у Камня. Великан с озадаченным взглядом отдал ее и потрясенно смотрел, как Каладин бежит с ней к плотницкой. Каладин благодарно кивнул подмастерью и, не снижая темпа, вернулся к небольшой группе мостовиков. Камень неохотно выплатил проигрыш.
— Вы можете идти на обед, — сказал Каладин. — После обеда у нас дежурство, так что возвращайтесь через час. С последним предзакатным колоколом собираемся в столовой. Сегодня мы чистим ее после ужина. Пришедший последним будет чистить горшки.
Они озадаченно посмотрели на него, а он трусцой побежал от склада. Миновав две улицы, он свернул в переулок и оперся о стену. Потом, тяжело дыша, рухнул вниз и растянулся на земле.
Он чувствовал себя так, как если бы у него свело каждый мускул в теле. Ноги горели, а пальцы не могли сжаться в кулак. Он с трудом дышал, натужно кашляя. Проходивший мимо солдат заглянул внутрь, но, увидев мостовика, ушел, не сказав ни слова.
Наконец Каладин почувствовал, что груди коснулся свет. Он открыл глаза и увидел Сил, лежавшую на воздухе, лицом к нему. Ногами она упиралась в стену, а ее поза — или скорее платье — заставляла подумать, что она стоит прямо, не лицом в землю.
— Каладин, — сказала она. — Я должна кое-что сказать тебе.
Он опять закрыл глаза.
— Каладин, это важно! — Он почувствовал, как в его веко ударил слабый заряд энергии. Очень странное ощущение. Он застонал, открыл глаза и заставил себя сесть. Она прошлась по воздуху, как бы огибая невидимую сферу, пока не встала в правильном направлении.
— Я решила, — сказала Сил, — что очень рада. Ты сдержал слово, данное Газу, хотя он противный.
Каладину потребовалось время, чтобы понять, о чем она говорит.
— Сферы?
Она кивнула.
— Я думала, что ты не сдержишь слово, и очень обрадовалась, когда ты отдал ему осколок.
— Все в порядке. Хорошо, спасибо, что сказала мне.
— Каладин, — с обидой сказала она и уперла кулачки в бока. — Это очень важно.
— Я… — Он замолчал, потом прислонился головой к стене. — Сил, я едва могу дышать, не то что думать. Пожалуйста. Скажи, что беспокоит тебя.
— Я знаю, что такое ложь, — сказала она, слетая ему на колено. — Несколько недель назад я даже не понимала концепцию лжи. А сейчас я счастлива, что ты не солгал. Понимаешь?
— Нет.
— Я меняюсь. — Она поежилась — наверное специально, потому что вся ее фигурка на мгновение разлетелась. — Я знаю вещи, которые не знала несколько недель назад. Это очень странно.
— Ну, как мне кажется, это неплохо. Я хочу сказать, чем больше ты понимаешь, тем лучше. Верно?
Она посмотрела вниз.
— Вчера, после сверхшторма, я нашла тебя около пропасти, — прошептала она. — Ты собирался покончить с собой, да?
Каладин не ответил.
Вчера.
Целую вечность назад.
— Я дала тебе лист. Ядовитый лист. Ты мог использовать его, убить себя или кого-то другого. Так ты, вероятно, собирался там, в фургоне. — Она посмотрела ему прямо в глаза, ее голос изменился, стал испуганным. — Сегодня я знаю, что такое смерть. Откуда я знаю, что такое смерть, Каладин?
Каладин нахмурился.
— Ты всегда была странной для спрена. С самого начала.
— С самого начала?
Он заколебался, подумав еще раз. Нет, сначала, когда она появилась, она вела себя как обыкновенный спрен ветра. Подшучивала над ним, сдувала обувь на пол, потом прятала. И даже в первые несколько месяцев рабства она походила на любой другой спрен. Быстро теряла интерес к вещам, носилась вокруг.
— Еще вчера я не знала, что такое смерть. Сегодня знаю. Месяцы назад я не знала, что действую странно для спрена, но не сейчас. Но откуда я знаю, как положено действовать спрену? — Она сжалась, стала меньше. — Что произошло со мной? Кто я?
— Не знаю. Это важно?
— А разве нет?
— Я тоже не знаю, кто я. Мостовик? Хирург? Солдат? Раб? Это все ярлыки. Внутри я — это я. Совсем другой, чем был год назад, но я как-то не тревожусь об этом, просто иду вперед и надеюсь, что мои ноги приведут меня туда, где я должен быть.
— Ты не злишься на меня за то, что я принесла тебе тот лист?
— Сил, если бы ты не прервала меня, я бы прыгнул в расщелину. Этот лист, он был мне необходим. Правильная вещь.
Она улыбнулась и стала смотреть, как Каладин разминает мышцы. Закончив, он встал и вышел на улицу, почти придя в себя. Она метнулась в воздухе и приземлилась на плечо, сложила руки назад и свесила ноги, как девочка, сидящая на краю обрыва.
— Я рада, что ты не сердишься. Хотя именно ты виноват во всем, что произошло со мной. Пока я не встретила тебя, я никогда не думала о смерти или лжи.
— Да, из-за меня, — сухо сказал он. — Я приношу смерть и ложь туда, куда иду. Я и Смотрящая в Ночи.
Она помрачнела.
— Это… — начал он.
— Да, — сказала она. — Сарказм. — Она вздернула голову. — Я знаю, что такое сарказм. — Она лукаво улыбнулась. — Я знаю, что такое сарказм!
Отец Штормов, подумал Каладин, глядя в ее маленькие ликующие глаза. Очень зловещий знак.
— Подожди, — сказал он. — Неужели ничего такого с тобой раньше не происходило?
— Не знаю. Я не помню ничего, что произошло раньше чем год назад, когда я увидела тебя.