— Киникия. Некоторые уже сейчас себя киникийцами называют. Будут жить по справедливости. Без милиции и прокуратуры.
— Прямо как при коммунизме.
— Точно. Только когда я заговорил как-то с их начальником по кличке Гуру, так он, знаете, что заявил: «В ваш коммунизм я не верю. Это все сказки. А вот Киникию мы скоро построим». Спрашиваю: на какие шиши будете строить? А он: мол, секрет фирмы. Но я узнал, что, оказывается, все их бичи обязаны все заработанное, украденное, полученное от родственников сдавать в общак, то есть в общую кассу, а уж из неё на свои нужды. Но идея идеей, а алкаши и наркоманы, если к ним попадает копейка-другая, стараются истратить их до того… Готовы колоть, глотать, нюхать все подряд, лишь бы обалдеть.
— Но ведь на лекарства, содержащие спирт, а тем более наркотические средства, нужны рецепты. С круглой печатью, на особых бланках.
— Достают как-то. Или ухитряются делать из самых обыкновенных лекарств, что продают свободно, так называемую «мульку», ну и одурманивают себя. По-ихнему называется «ширнуться», «заловить приход». Вы бы видели, какие у них шприцы да иглы! Сплошная антисанитария! — Черемных брезгливо передёрнул плечами. — Вот сейчас много пишут о СПИДе. Иной раз думаю: не дай бог эта зараза попадёт в их среду! Повальная эпидемия будет! Одни подхватят через шприц, другие — через мужеложство. Таких среди бичей очень даже много.
— А часто случается воровство? Я имею в виду, с их стороны? — спросил следователь.
— Я бы не сказал. За время, что я тут служу, только раз куртку кожаную спёрли: хозяева проветривать повесили. Ещё из погреба унесли бутыль с наливкой. Куртку я разыскал, вернул, а наливочку — увы. А все равно ходишь по посёлку, и кое-кто провожает косым взглядом.
— Почему?
— Эх, Игорь Андреевич, вы даже не знаете, как у людей подорвана вера в милицию! Мой предшественник поработал для этого на славу! — Черемных горько усмехнулся. — Он теперь в колонии, а я до сих пор пожинаю плоды.
— За что осудили?
— За многое. Браконьеров покрывал. А частенько и сам стрелял в тайге, когда не положено и кого не положено. Самогон при нем чуть ли не в каждой избе гнали. Он первый наведывался дегустировать. Ворюги, что под его крылышком хапали совхозное добро, жили припеваючи, потому как делились с ним. Словом, как сейчас говорят, сращивание с преступным элементом. Он же, в свою очередь, чтобы погасить поступающие в район сигналы, возил туда подарки. То шапку из незаконно отстрелянных соболей, то пол-изюбра. Как сняли тогдашнего районного начальника, так и он сразу погорел.
— Вы сами здесь давно?
— Чуть больше года. После армии предложили мне поступить в школу милиции. Закончил — направили в Нижний Аянкут. Служу и продолжаю учёбу заочно, теперь уже в высшей школе милиции.
Чикуров перешёл наконец к тому, что привело его в посёлок, и попросил Черемных рассказать о Листопадовой.
— Живёт тихо, — немного подумав, ответил лейтенант. — Ничего такого за ней не замечено.
— Вы знаете, что ей присылают большие деньги?
— Так это она за девочку получает. Алименты.
— У одной девочки столько отцов! — усмехнулся следователь и рассказал участковому о том, что узнал в отделении связи.
— Да нет, папаша у Изольдовой дочки один, — сказал растерявшийся Черемных. — Видите ли, он капитан дальнего плавания. Бывает на другом конце земли — в Антарктиде, в Австралии и других заморских краях. Уходит в море на полгода и даже больше. А деньги на содержание дочери посылает через знакомых.
— Странно. А почему не сам?
— О, тут целая история! У того капитана есть семья, но когда он встретил Листопадову, то влюбился без ума. Хотел бросить жену, детей, но Изольда не приняла такую жертву. Поэтому и уехала подальше, к нам, в Нижний Аянкут, а капитана просила забыть о ней и дочке. Однако он как-то разузнал её адрес и посылает алименты через других.
— Это вам сама Листопадова рассказала? — спросил следователь.
— Да об этом весь посёлок знает!
— И что, Изольда Владимировна хранит верность отцу своего ребёнка? — Чикуров не скрывал иронии.
— Захаживает к ней из тайги мужичок.
— А кто такой? — оживился Игорь Андреевич.
— Он «бугор» в таёжной «копне» [6] — будущей Киникии. Бичи зовут его чудной кличкой, как я вам уже говорил, — Гуру.
— Гуру… А вы знаете, что означает это слово?
— Нет, — смутился участковый.
— В Индии так называют духовного наставника, учителя, — пояснил следователь и попросил описать внешность знакомого Листопадовой. Черемных сделал это довольно подробно.
— Вроде не похож, — задумчиво сказал Игорь Андреевич.
— На кого?
Чикуров рассказал о мужчине, посетившем в Москве Скворцова-Шанявского и, в свою очередь, ознакомил участкового инспектора с его словесным портретом.
— Иногда ещё к Изольде захаживает бич по кличке Чекист. Он как бы вестовой этого Гуру, — сказал лейтенант и описал его приметы.
— Гуру курит? — спросил Чикуров.
— Да, сигареты. И Листопадова курит. Чекист — тоже.
— Вам задание, Яков Гордеевич. Сверхсрочное и очень важное.
— Слушаю.
— Нужно во что бы то ни стало достать хоть по одному их окурку. Я имею в виду Гуру, Листопадову и Чекиста.
— Понятно. Сделаем, — сказал лейтенант солидно. — Сегодня я вам ещё буду нужен?
— Да вроде нет, — ответил Чикуров. — И постарайтесь выяснить, может, кто-нибудь из них был в октябре — ноябре в Москве? Ну и, конечно, узнайте настоящие имена Гуру и Чекиста.
— Постараюсь.
Следующий день был воскресенье. Игорь Андреевич снова проснулся поздно. В эту ночь он блаженствовал на новеньком диване-кровати, пахнувшем ещё магазином. Он даже не смог поблагодарить хозяина за такую заботу: тот вернулся поздно, Чикуров не слышал когда.
На дворе было пасмурно, шёл снег. Игорь Андреевич прислушался — Востряков и Саяпин негромко беседовали на кухне.
«Жаль, что они дома, — вздохнул Чикуров. — Не удастся прошмыгнуть незамеченным».
Так и получилось.
Из разговора Вострякова и Саяпина Игорь Андреевич понял, что директор совхоза был вчера на совещании в РАПО. Это совещание и обсуждали за завтраком.
— Ей-богу, такое ощущение, что время в районе застыло лет этак двадцать назад! — кипятился хозяин. — Методы все те же — держать в страхе! Действовать только по указке! Сделаешь шаг вправо — выговор, шаг влево — скамья подсудимых! Откуда же будет инициатива, к которой так призывают в Москве? Как можно требовать от руководителей производства смелых, самостоятельных решений, когда все запуганы? Сначала надо сломать этот психологический барьер. Пусть вздохнут свободно, почувствуют вкус к правде.