Вскоре вошел дон Родригес, держа в руке письмо дона де Лоса. Это был худощавый человек средних лет, с чересчур близко посаженными глазами. Глаза эти перебегали с места на место, нигде подолгу не задерживаясь. Линия его рта говорила о слабости характера и какой-то раздраженной неуверенности, особенно когда он обидчиво выпячивал нижнюю губу.
Он приветливо принял шевалье и долго распространялся по поводу печальной смерти своего родственника. Он шумно вздыхал, качал головой, опускал глаза и без передышки говорил об опасных контрастах климата Вест-Индии.
Боваллет начал было уже терять терпение, когда их разговор прервал звук шагов по песчаной дорожке во дворе. Тень упала на высокое и узкое окно, послышалось тихое шуршание юбок.
Сэр Николас быстро обернулся, но женщина, заглядывавшая в окно, была не Доминика. Это была полная дама, на ней было богато вышитое платье из пурпурного шелка. Волосы ее были причесаны несколько экстравагантно, а воротник высоко поднимался за ее головой. Несомненно, когда-то она была прелестна. Губы ее слегка улыбались, как улыбались глаза под устало опущенными веками. Эта улыбка, казалось, означала, что леди сочувствует вам, слегка забавляясь при этом, смотрела на мир слегка цинично, и находила его слишком глупым. Двигалась она как человек, который никогда не спешит, и, несмотря на свое необъятое платье, передвигалась с определенной грацией.
— А, шевалье! Моя жена — донья Беатриса, — сказал дон Родригес. Он обратился к даме с некоторым волнением, словно благоговел перед ней. — Любовь моя, позвольте вам представить благородного путешественника, приехавшего в Мадрид — шевалье де Гиза.
Сочувствующие глаза осмотрели сэра Николаса, улыбка стала шире. Донья Беатриса протянула вялую руку и с явным одобрением взглянула на Боваллета, когда тот галантно склонился над ее рукой. Голос у нее был такой же ленивый, как и весь ее вид.
— Француз… — протянула она. — Мне всегда нравились французы. Но ради чего же вы приехали сюда, шевалье?
— Всего лишь ради собственного удовольствия, сеньора.
Казалось, ей было трудно поднять брови.
— Какое же удовольствие вы находите в Мадриде? — поинтересовалась она. Затем она прошла к стулу, тяжело опустилась на него и принялась медленно обмахиваться. — Мадрид кажется мне невыносимо утомительным.
— Но, сеньора, я нахожу здесь немало приятного! — возразил Боваллет.
— Вы молоды, — проговорила она оправдывающим тоном. — И вы — француз. Сколько энергии! Сколько энтузиазма!
— В Мадриде немало поводов для энтузиазма, мадам, — вежливо сказал сэр Николас.
— А! Когда вы доживете до моих лет, сеньор, вы поймете, что в мире очень мало поводов для радости…
— Я надеюсь сохранить мои иллюзии, мадам.
— Гораздо лучше не иметь их вообще, — протянула дама.
Дон Родригес, заботливо суетившийся вокруг своей супруги, извиняюще улыбнулся. Казалось, ему все время хотелось объяснить ее странности этой слабой, неуверенной улыбкой.
— Давайте поговорим на вашем родном языке, шевалье. Я говорю по-французски очень плохо, но это такой вежливый язык. — Говорила она, впрочем, очень бегло.
— Любовь моя, шевалье надеялся встретить вашего бедного брата. Мы говорили о его печальной кончине.
Она ответила, даже не удосужившись посмотреть на него.
— Почему же печальной, сеньор? Надо надеяться, он нашел успокоение. Так вы были знакомы с моим братом, шевалье?
— Нет, мадам, но одно время я был знаком с его другом, и надеялся на этом основании познакомиться с ним самим.
— Вы нашли бы его совсем не интересным человеком, — ответила донья Беатриса. — Гораздо лучше быть знакомым со мной.
Сэр Николас поклонился.
— В этом я уже уверен, мадам, — и подумал при этом, что так оно и есть.
— Вы должны прийти на мой бал в пятницу вечером, — заявила она. — Все это будет очень скучно и утомительно, но вы развеете мою скуку. Думаю, вам стоит познакомиться с моим сыном. — Она вздохнула и обратилась к дону Родригесу. — Сеньор, дон Диего еще не ушел. Прошу вас послать за ним.
— Я уже имел удовольствие, мадам, познакомиться с вашим сыном вчера на Ментидеро.
— А, тогда вы не захотите видеть его снова, — ответила она, словно точно поняла его мысль. — Сеньор, не посылайте за ним.
Сэр Николас прикусил губу.
— Напротив, я буду счастлив, мадам.
Веки ее на какое-то мгновение приподнялись. Он подумал, что никогда не видел таких холодных и циничных, но одновременно добродушных глаз.
— Сеньор, пошлите за доном Диего, — вздохнула она.
Минуту-другую спустя в комнату вошел дон Диего, принеся с собой запах мускуса. Он крайне церемонно приветствовал сэра Николаса, и, пока двое молодых людей разговаривали, сеньора откинулась на спинку стула, наблюдая за ними со всезнающей улыбкой.
— Вы еще увидите шевалье на вашем бале, сын мой, — сказала она. — Но, мой дорогой шевалье, как же я невнимательна! Я не сказала вам, что мы даем бал в честь нашего сына и его дня рождения. Я не помню, сколько ему лет, но несомненно, он сам вам об этом скажет.
— Не думаю, чтобы это было интересно шевалье сеньора, — раздраженно ответил дон Диего.
— Надеюсь также, что буду иметь счастье познакомиться с вашей племянницей, мадам, — сказал Боваллет. — Или, может быть, она еще не выходит в свет?
Диего сердито посмотрел на него, донья Беатриса продолжала обмахиваться веером.
— Она будет на бале, — спокойно ответила она.
Боваллету показалось, что при этих словах и отец, и сын резко повернулись к ней, но она и виду не додала. Ник поднялся, прощаясь, поцеловал даме руку и вышел, провожаемый слугой.
Как только за гостем закрылась дверь, дон Диего зло дернул плечом и подскочил к окну.
— Зачем вам понадобилось приглашать его в пятницу? — поинтересовался он. — Он так очаровал вас? Держится он так, словно только что купил весь Мадрид.
— Я думала, что он мог бы развлечь меня, — ответила ему мать. — Очень привлекательный молодой человек. Было очень забавно видеть вас с таком невыгодном положении, сын мой.
Дон Родригес начал увещевать ее.
— Любовь моя, как же вы можете так говорить? Дон Диего настоящий кавалер — лучший во всем Мадриде, могу поклясться. Его манеры, его походка…
— Чрезвычайно утонченные, сеньор. Иным я его никогда не видела, и боюсь, что и не увижу.
— Не могу понять, что вы хотите нам сказать, сеньора , — сказал дон Диего со смешком.
Она поднялась со стула.
— Да и как вам понять? Вам надо было бы жить на картине, Диего. На картине с мягкими линиями и приглушенными тонами. Не сомневаюсь, шевалье и минуты бы там не пробыл спокойно, — и женщина вышла, посмеиваясь про себя.