Иногда, оставшись одна, она подолгу смотрела на кольцо и вспоминала, как Ник дал ей его, какие слова при этом говорил. Тогда, под влиянием его сильной личности, она верила ему. Даже сейчас, когда она вызвала в с воем воображении образ Боваллета, и снова видела его смеющееся лицо, прежняя вера мало-помалу возвращалась к ней. К сожалению, это не могло длиться вечно. Там, в открытом море, все казалось реальным; здесь, в суровой Испании, ей думалось, что романтическое приключение просто приснилось ей, и если сердце продолжало лелеять тайную надежду, то ум отвергал ее, и девушка знала, что появление Боваллета в Испании невозможно.
Скорее всего, он уже забыл ее. Может быть, как раз в эту минуту он подтрунивает над какой-нибудь английской леди так же, как когда-то над ней. Но ведь он сказал: «Я не забуду», и он не шутил…
Доминика думала, что бы сказала ей тетка, узнай она хотя бы половину случившегося. Любой другой человек пришел бы в ужас, размышляла она. Доминика никак не могла представить себе донью Беатрису, вышедшую из себя. Наверное, она посмеялась бы над этим романтическим увлечением; она, у которой в свое время бывало столько любовников, могла бы даже посочувствовать своей племяннице, но было совершенно ясно, что она не позволила бы этим выдумкам помешать браку Доминики с Диего.
Понимая все это, Доминика с самого начала была очень осторожна и постаралась скрыть от тетки этот отрезок своего прошлого. Она разыграла восхитительное безразличие к Боваллету, зная, что такое отношение будет наименее подозрительным. Она говорила, что считает, будто его могущество переоценивают, разумеется он ничем не отличается от всех остальных людей. Не только осторожность заставляла ее быть такой сдержанной, девушка содрогалась при одной мысли довериться своей тетке. Доминика думала, что донья Беатриса похожа на улитку — позади себя она оставляла липкий яд. Все, к чему она прикасалась, оказывалось оскверненным, любая добродетель становилась глупой, а грехи вызывали у нее лишь снисходительную улыбку.
Донья Беатриса с самого начала шокировала племянницу своими взглядами на религию. Когда оказалось, что Доминика слишком редко ходит к мессе, донья Беатриса указала ей на это упущение, сказав девушке, что разумнее было бы регулярно посещать службу.
Доминика, сама удивляясь своей дерзости, а возможно — просто уязвленная тоном тетки, туманно намекнула на некоторые идеи Реформации. Она была потрясена ответом доньи Беатрисы:
— Все возможно, моя милая, — сказала та. — Как бы то ни было, весьма неразумно распространяться о таких идеях вслух. Наедине с самой собой можешь быть какой угодно еретичкой, но прошу тебя, позаботься, чтобы отец Педро не узнал об этом. Подобные разговоры могут привести к неприятным последствиям. Уважай религию, очень тебе советую!
Услышать такое от набожной католички! Доминика была готова к строгому порицанию и уже заранее приготовилась к угрозам и осуждению! Однако спокойный совет старой лицемерки показался ей до невозможности развращенным. Негодуя, она уставилась на донью Беатрису, но в конце концов, поразмыслив, послушалась ее.
Узнав, что в доме планируется бал в честь дня рождения Диего, Доминика сообщила всем, что она пока еще в трауре и не сможет присутствовать… У нее было подозрение, что этот бал устраивался исключительно для того, чтобы выманить ее из укрытия и соблазнить светскими развлечениями. Бал вполне мог стать прологом помолвки. Она, конечно, не будет там присутствовать.
Донья Беатриса встретила такое решение со вздохом.
— Ты так дерзка, моя милая, — пожаловалась она. — В Испании девушки не говорят «я буду» или «я не буду» тем, кто присматривает за ними. Сделай мне такое одолжение, уступи по-хорошему.
— Я не думаю, сеньора, что вы можете представить меня танцующей спустя три месяца после смерти моего отца.
— Но я и не представляю тебя и постоянно хандрящей… — возразила донья Беатриса. — Мы все устроим, сошьем тебе новое платье. Ничто не поднимает настроение, как новое платье, можешь мне поверить. Только я думаю, тебе еще рано надевать цветные платья. Лучше всего подойдет однотонный бархат.
— Я не собираюсь быть на бале, — повторила Ломиника.
— А, может, белая тафта [78] … — размышляла вслух донья Беатриса. — Над этим еще надо подумать.
— Тетя!
— Что такое, девочка? А, ты все еще вздергиваешь подбородок! Тогда я буду думать, что ты очень нехорошо относишься ко мне. Сделай мне одолжение, появись на бале, и давай не будем больше говорить об этом.
— Мне очень жаль, что вы считаете меня такой неразумной, сеньора, — сказала Доминика нервно. — Но, если я послушаюсь вас сейчас, вы будете ждать, что я стану подчиняться вам и впредь…
— Во всем, что касается твоей свадьбы, — кивнула тетка. — Но у тебя нет выбора, моя милая. Пойдешь ты на бал или нет, я все равно выдам тебя замуж. Вряд ли ты думаешь, что такой ленивице, как я, очень нравится заботиться о своей племяннице.
— Но тогда найдите мне, по крайней мере, другого жениха! — яростно воскликнула Доминика.
Донья Беатриса взяла веер.
— Ну вот, я полагала, ты умнее, — вздохнула она. — Какая же нам выгода искать тебе другого жениха?
Темные глаза девушки свирепо уставились на нее.
— Иными словами, тетя, вы жаждете заполучить мое состояние. Наконец-то мы заговорили начистоту!
— Конечно, девочка. А как же ты думала? — невозмутимо ответила донья Беатриса. — Мы живем в прискорбно стесненных обстоятельствах, и ты, можно сказать, явилась подарком с небес. Доминика оглянулась, осматривая богатую обстановку комнаты.
— Ваша нищета не слишком-то бросается в глаза, сеньора.
— Конечно, нет, — ответила донья Беатриса. — Мы стараемся скрыть это, как можем. Но покажи мне здесь хоть одного богатого человека, невзирая на всю пыль, которую он пускает в глаза.
— Мне кажется, — сказала Доминика убежденно, — Испания — отвратительная страна, и люди здесь все развращены!
— Очень развращены, — согласилась донья Беатриса. — Наступает век свободы нравов. Помню, когда я была еще девочкой, испанская дама слыла воплощением этикета. Сейчас все совсем по-другому, и это намного забавней. Похоже, мы становимся притчей во языцех.
— Интересно, сеньора, неужели вам это нравится?
— Быть притчей во языцех? А какая разница? Что же касается нашей развращенности, так чего же ты хочешь: король не подпускает грандов к государственным делам и вынуждает их тратить время и состояния. — Она пожала плечами. — Я наблюдаю за этим и рада, что это вызывает у меня улыбку.
— Да уж, это видно, — ответила Доминика. — Но вы можете сколько угодно улыбаться вашим гнусным планам выдать меня за своего сына, а я не выйду за него. Никогда! Увидите, сеньора, так оно и будет!