Я не ошибся.
— Какими же ветрами тебя к нам занесло? — осведомился Мэтт, и в его голосе послышалась искренняя радость. Он сунул в карман журнал, хлопнул меня по плечу еще раз и сказал: — Пошли в мою комнату. Мама немножко не в себе, но с ней все будет в порядке. Давненько я тебя не видел.
— Я пришел к твоему отцу, — начал объяснять я. — Он плохо себя почувствовал, и доктор Твиллс послал меня узнать…
— Насчет матери? — удивленно перебил меня Мэтт.
— Он предположил, что она что-то такое съела, и он хотел узнать, куда унесли поднос, — ему хотелось разобраться, что же все-таки вызвало у нее такую реакцию.
— Ясно. Ужин ей приносили. Она, понимаешь ли, нездорова. Джоанна — наша служанка — отнесла поднос вниз уже давно. Наверно, он на кухне. Но черт возьми, Джефф! Ты что, мальчик на побегушках? Пусть Уолтер сам сходит, если ему так надо.
— Как она сейчас? — спросил я.
Мэтт Куэйл странно посмотрел на меня. Возможно, он что-то разглядел, ибо сразу же оставил свою наигранную дружескую веселость. Он стал собой — серьезным, осторожным и вполне сообразительным. Впрочем, несмотря на свою профессионально сдержанную манеру, он явно нервничал. Свет из комнаты осветил его встревоженные глаза. Он откинул со лба свои длинные редкие волосы.
— Послушай, Джефф, — сказал он, пытаясь внести в интонацию шутливость, — ты, случайно, не вбил себе в голову чего-то такого и не сделался, часом, детективом? Господи, и это человек, с которым мы в детстве играли вместе!
— Господи, нет, конечно! Почему ты так решил?
— Откуда мне знать! Вы, писатели, на всякое способны. — Он улыбнулся вроде бы весело, но на самом деле нервно. — Вы люди с причудами.
— Причуды тут ни при чем, — сказал я, — и ты сам это знаешь.
Его глаза сузились.
— Что тебе известно? — спросил он.
— Кое-что. Но я не собираюсь заявлять об этом во всеуслышание. И я могу помочь.
Долгое время мы смотрели друг на друга. Наконец он тихо произнес:
— Что ж, попытка не пытка. А то мы все уже совсем тут обезумели. Пойди узнай насчет подноса и возвращайся. Я буду тебя ждать.
— Где остальные?
— Кларисса в клубе. У них там дамский бридж. Джинни отправилась на свидание с каким-то типом из города. Обеих какое-то время не будет.
Я кивнул, а Мэтт вошел обратно в комнату и закрыл за собой дверь. Все в доме, все до одного, озираются, боясь невидимого пугала. Я спустился вниз, прошел на кухню. Когда я распахнул скрипучую дверь, внутри кто-то слабо вскрикнул. Мери Куэйл вскочила со стула у белой плиты и уронила ложку с длинной ручкой. Бледная, с ртом, приоткрытым так, что виднелись розовые десны, она уставилась на меня. Потом села, сказала:
— Я больше так не могу. — И провела рукой по воспаленным векам.
Я обнял ее за плечи и почувствовал, как она дрожит.
— Мне надо следить за овсяной кашей, — быстро проговорила она и поспешно выключила газовую горелку. — Папе на завтрак. Он любит, чтобы каша была приготовлена именно так…
— Лучше расскажи мне все как есть, — посоветовал я. — Тебе станет легче. — Внезапно я вспомнил о предмете, который носил с собой с тех пор, как мне его подарил Бенколен, когда я помогал ему в деле Телье в Довиле. В моем бумажнике лежал знаменитый трехцветный значок, на котором был изображен открытый глаз и слова «Префектура Парижа». С улыбкой я показал значок Мери и сказал: — Кто знает, может, старый друг и впрямь сможет помочь.
— Я не могу рассказать тебе, Джефф! — воскликнула она с отчаянием в голосе. — Я имею в виду рассказать об… Просто несколько минут назад я вдруг так испугалась. Мне стало так страшно. Я боялась выйти из кухни — в холле темно… И в буфетной тоже…
— Что же ты увидела, Мери?
— Господь мне судья, Джефф, но… это было что-то белое.
— Привидение?
— Нет-нет… Это был не человек… Это было что-то маленькое, белое, размером… размером с руку.
Моя улыбка сама собой угасла.
— Так что же это было, Мери? — спросил я, стараясь говорить спокойно.
— Видишь, дверь в буфетную открыта. Вон там шкаф. На нем жестянка с кофе. Так вот, что-то белое пробежало по карнизу шкафа. Взад и вперед. Словно на ножках…
Я похлопал Мери по плечу и подошел к указанной двери. Я уже играл в такие игры темной ноябрьской ночью в Бримстон-клубе в Лондоне, когда мы с Бенколеном и сотрудниками Скотленд-Ярда устроили ловушку преступнику, именовавшему себя Джеком Кетчем. Но сейчас все выглядело куда страшнее. Слишком будничное окружение — овсянка на плите, кухня, отделанная белым кафелем. Я включил свет в маленькой буфетной. Деревянные полки шкафа над карнизом. Холодильник, мойка, сушилка, на ней пучок салата. Окно над мойкой было открыто. Я закрыл его на задвижку и вернулся в кухню.
— На шкафу лежит оберточная бумага, возможно, из окна подуло ветром, вот и показалось, что в кладовке кто-то бегает, — пояснил я Мери.
— Надеюсь, ты прав, — отозвалась Мери. Она смотрела на меня широко открытыми немигающими глазами и поглаживала нижнюю губу пальцем. — Да, Джефф, наверное, так оно и было.
— А почему бы тебе не подняться наверх к матери? Вдруг ей потребуется помощь, а Мэтт не знает, что делать.
Это возымело свое действие: Мери быстро поднялась со стула.
— Но сначала скажи: поднос, на котором носили ужин вашей матери, он еще здесь? Доктор Твиллс хотел бы взглянуть на тарелки и понять, какое блюдо вызвало у нее расстройство.
— Поднос? Ну конечно, Джефф. Он там, в буфетной. Разве ты его не видел?
— В буфетной?
— Да, на стуле. Я как раз хотела помыть тарелки. Ведь сегодня у Джоанны выходной.
— А их еще не мыли?
— Нет, я к ним не прикасалась.
Я снова вошел в буфетную и в углу увидел накрытый поднос. Его действительно трудно было заметить, свет не падал на стул. Впрочем, у меня возникло впечатление, что чья-то рука сбросила салфетку, которой был накрыт поднос.
— Миссис Куэйл ела на ужин то же, что и все остальные?
— Нет-нет, Джефф, она не в состоянии питаться, как мы: она слишком плохо себя чувствует. Она поужинала тостами на молоке и чаем. Вот и все. Ума не приложу, как это могло ей повредить! Почему вдруг Уолтер это решил?
— Кто готовил ей ужин? Джоанна?
— Нет, я. Все, как она любит. Чай крепкий…
— Ты сама отнесла поднос наверх?
— Нет, это сделал Мэтт. Он вертелся на кухне, шутил с Джоанной, и он сам предложил отнести… — Внезапно ее глаза затуманились, словно от слез, и она заговорила быстро-быстро, так, что я с трудом успевал понимать: — Джефф, скажи, ничего не случилось? Только не говори, что… — Ее пальцы судорожно сжимались и разжимались.