— Нет-нет, Мери, ничего такого не случилось. Просто я хотел выяснить, что к чему. Лучше поднимись наверх. Миссис Куэйл может нуждаться в твоей помощи.
— Мэтт такой беспечный, — пробормотала она, судорожно оправляя платье. — Но, Джефф, почему ты так расхаживаешь по дому? Ведь я видела тебя у папы… Где он?
— Он просил его не беспокоить. Он еще раз просматривает свою рукопись, прежде чем отдать ее мне.
— Понятно, — вздохнула Мери. — Я сама ее печатала. Джефф, но это же прекрасно! Господи, они ведь просто не дают ему покоя. Порой это меня так бесит, что я просто готова поубивать и Клариссу, и Джинни. Хотя они, конечно, не имеют в виду ничего такого… — Она быстро взглянула на меня, словно желая убедиться, что я отнюдь не усмотрел в ее словах проявления семейной лояльности. Я поднял поднос, и она, улыбнувшись, двинулась за мной.
Я страшно опасался, что доктор Твиллс окликнет меня из своей комнаты и раньше времени разгласит жуткие новости, но Мери благополучно поднялась на второй этаж, а я с подносом отправился в его кабинет.
Тем временем Твиллс поставил у стола ширму из белого полотна, и от яркой лампы на ней проступили четкие тени. Причудливый силуэт Твиллса мелькал вокруг неподвижного пятна со свешивающейся рукой. Я услышал, как зазвенели инструменты, выложенные на поднос, затем почувствовал сильный запах какого-то лекарства, но что именно это было, определить не мог. Из-за ширмы послышался стон, потом тяжкий вздох. Пальцы судорожно сжались на свешивающейся руке.
Затем из-за ширмы вышел доктор Твиллс. Выходя, он выключил лампу. Он медленно возвращал закатанные рукава в исходное положение. Лицо его было бледным, уголки рта опущены вниз.
— Он будет жить, — сказал Твиллс. — А, вы принесли поднос? Поставьте его вон туда. Сигаретки не найдется? М-да, еще немного, и случилось бы непоправимое.
Он устало опустился на стул и затянулся сигаретой.
— Это был… — начал я, но Твиллс меня перебил:
— Да, это яд. Я так и подумал. Причем не какой-то заурядный яд, а редкий и сильный. Если бы я не оказался прав в моем предположении… — Он махнул рукой, и вокруг его кротких глаз за стеклами очков появились морщинки. Твиллс улыбнулся. — А что касается названия яда, то это гидробромид гиоскина. Доза от четверти до половины грана смертельная. Сначала человек приходит в возбуждение, начинается подобие бреда, затем пересыхает в горле, во рту, зрачки стекленеют, потом головокружение, обморок, паралич, а через несколько часов и смерть.
— Первый раз слышу о таком яде.
— Неудивительно. Он встречается крайне редко. Гиоскин, собственно, используется лишь в инъекциях — я имею в виду официальным, законным путем. Его вводят при белой горячке, при менингитах, маниакальных состояниях. Не больше чем две сотых грана.
Твиллс уставился на кончик своей сигареты.
— Тогда каким же образом?.. — начал я.
— Каким образом кто-то из домашних получил доступ к этому яду? Увы, — удрученно признался доктор, — у меня самого есть пять-шесть гранов гиоскина.
В нем произошла удивительная перемена. Он словно не имел ничего общего с робким, стеснительным человеком со слабым подбородком, который зашел в библиотеку к судье Куэйлу. Внешне он вроде бы не изменился, но его мышиные глазки за толстыми стеклами очков глядели на меня с каким-то веселым любопытством. Он наморщил лоб, пошевелил скальпом и улыбнулся.
— Разумеется, я тут ни при чем, мистер Марл, — пробормотал он. — Иначе я бы так быстро не оживил его… Нет, просто этот гиоскин принадлежал мне. Когда я работал в психиатрическом отделении больницы Бельвю, он мне порой бывал необходим. Только врач может его достать. У аптекарей, как я понимаю, таких средств купить нельзя.
— А что с вашими запасами?
— Исчезли. Я обнаружил это только сегодня вечером. Случилось то, чего я боялся. — Он тяжело вздохнул.
— Почему?
Он развел руками и заговорил не без раздражения:
— Послушайте, мистер Марл, вы же прекрасно понимаете, что все это означает.
— Стало быть, — заметил я, — давайте начистоту. Все это очень смахивает на попытку убийства.
— Да, но, слава Богу, пока незачем привлекать полицию. Не понимаю, почему бы нам самим не попытаться во всем этом разобраться. Кто-то проник ко мне — когда именно, не могу сказать, потому что я давно уже не заглядывал в этот шкаф, — и похитил гиоскин.
— Ваш кабинет не запирается?
— Нет, — отозвался он и добавил с неожиданной горечью: — У нас тут нет маленьких детей. И я не занимаюсь врачебной практикой. Это скорее лаборатория… Итак, кто-то пробрался сюда и взял шесть гранов смертельного яда. Кроме того, в этом доме гуляют еще два яда.
— Еще два яда?
— Ну да. Я понял, что случилось с миссис Куэйл, и оказал ей соответствующую помощь. Только я не ставил в известность прочих домочадцев, иначе они посходили бы с ума. Когда я исследую содержимое этого подноса, то смогу сказать все как есть. Похоже, в течение нескольких дней кто-то давал ей мышьяк. Я заподозрил неладное лишь сегодня, когда узнал об исчезновении гиоскина. Мышьяк, знаете ли, штука коварная и застает врасплох, если вы, конечно, не разбираетесь во всем этом.
— А третий яд?
Доктор Твиллс затушил окурок, попросил у меня новую сигарету, закурил.
— Это, — сказал он, нервно покосившись на ширму, — я бы не хотел пока обсуждать. Кое-кто, похоже, имеет свои виды на миссис Куэйл, но… Короче, я уже сказал, что сначала хотел бы во всем сам удостовериться. Боже упаси, чтобы случился скандал. — Твиллс встал и стал расхаживать по комнате, размахивая руками. — Не знаю, может быть, я очень мрачно смотрю на мир, но у меня нет сил уживаться с этой семейкой. Они меня пугают до смерти. Сам не понимаю, что тут со мной происходит. Когда я нахожусь в чьем-то другом обществе, со мной все в порядке. Попросите меня разобраться с пациентом, задайте мне какую-то задачу — и начинаю глубоко дышать, нервное напряжение исчезает. Я чувствую себя человеком. Но эти люди смотрят на меня так, словно желают сказать: ну, какой от тебя толк? Да, я не играю в гольф, я не играю в бридж — и очень этому рад. Более того, я не умею танцевать. И еще я человек не светский, и одежда сидит на мне вкривь и вкось. Вы знаете Клариссу? — спросил он, мигая своими мышиными глазками.
— Да. Она красавица.
— Да, она красавица, — с горечью повторил Твиллс. — Я рассказываю вам это — надеюсь, вас не очень раздражает мое стремление выговориться? — потому что верю в вашу деликатность и потому что вы способны сделать все, что необходимо в данном случае. Я учился в Вене. И я хочу вернуться туда и продолжить свои занятия. Я хочу по утрам пить кофе с булочками, любоваться гербом Габсбургов на верхушке собора, возвышающегося над крышами других зданий, вдыхать аромат герани в ящиках за моим окном. Я хочу весь день работать в лаборатории, а вечером пить пиво в открытом кафе и слушать вальсы, а потом возвращаться домой, с тем чтобы еще немножко поработать. — Твиллс прекратил свое расхаживание. — Ну да ладно. Мне теперь надо заняться этим подносом.