Как раз в тот момент, когда Адам старался убедить мать, что ее вдовья доля имущества и страшнейшая нужда вовсе не синонимы, Лидия внезапно воскликнула:
– Так, значит, Дауэс был прав! Я совсем так не думала, но теперь вижу! Адам, эти отвратительные торговцы присылают счета за вещи, которые папа никогда не покупал!
Он быстро повернул голову и обнаружил, что она занята изучением бумаг, которые он оставил на письменном столе, И прежде чем успел вмешаться, она продемонстрировала озадачивающий пробел в своей житейской мудрости:
– Ведь папа никогда не дарил тебе ожерелье с изумрудами и алмазами, правда, мама? А тут «Ранделл энд Бридж» требуют за него совершенно чудовищную сумму! До чего гнусные мошенники!
Открытие это произвело на вдовствующую даму действие, подобное электрическому заряду… Доведенная до полуобморочного состояния усилиями двух дочерей обрисовать в привлекательных тонах ее дальнейшее существование, она села, прямая, как палка, и резко спросила:
– Что?
– Лидия, положи эти бумаги обратно на мой стол! – приказал Адам раздраженно.
– Но, Адам…
– Щеголяла прямо перед моим носом! – проговорила тем временем леди Линтон. – Ну как же я не догадалась! В опере – я еще подумала, до чего вульгарное! Как раз то, чего можно ожидать от такой твари! Да, тут одно другому под стать! Мы могли ходить в лохмотьях, но он предоставлял карт-бланш любой распутнице, которая ему приглянулась!
– Боже милостивый! – воскликнула Лидия с округлившимися от удивления глазами. – Не хочешь же ты сказать, что у папы – папы! – была…
– Попридержи язык! – коротко проговорил Адам, забирая счет из рук сестры и засовывая его в один из ящиков письменного стола.
Поняв, что брат рассержен не на шутку, она тут же попросила прощения. Лидию заботила не собственная нескромность, а то, что какая-то женщина может благосклонно принимать знаки внимания от джентльмена столь преклонных лет, как ее отец, которому было никак не меньше чем пятьдесят два. Шарлотта, у которой, при всех ее достоинствах, напрочь отсутствовало чувство юмора, позже сочла должным указать Адаму, что нераскаяние дорогой Лидии свидетельствовало скорее о ее невинности, нежели о порочности.
Леди Линтон годами терпела шалости своего супруга с аристократическим безразличием, но изумрудное ожерелье по какой-то причине, которую ее дети так никогда и не открыли, оказало на нее шоковое воздействие. От возмущения щеки ее вспыхнули, и она настолько забылась, что тут же припомнила и несколько прежних прегрешений его светлости, заявив, правда, что те она смогла простить. Ожерелье, стоимость которого она представляла не иначе как хлеб, выхваченный изо ртов его детей, с тем чтобы повесить на шею падшей женщине, – это уж слишком, как она заявила. Это определенно было слишком и для Лидии, которая, издав сдавленный смешок, напомнила таким образом потрясенной родительнице о собственном присутствии. Та была, по ее словам, огорчена, что кто-то из ее детей может быть начисто лишен деликатности и чувства приличия. Она, похоже, нашла некоторое утешение в мысли, что Лидия всегда была в точности такой же, как ее отец, но эти девические несовершенства естественным образом потребовали сравнения с детскими достоинствами ушедшей в мир иной Мэри и побудили вдову сетовать на жестокость судьбы, отнявшей у нее двоих детей, которые поддержали бы ее и утешили в трудную минуту. Одно повлекло за собой другое: прошло немного времени, и Адам обнаружил, что его обвиняют в величайшей бесчувственности; что касалось Шарлотты, которая изо всех сил старалась успокоить свою бедную мать, леди Линтон удивлялась, как та может смотреть ей в глаза, своенравно отказавшись от предоставленной ей возможности поправить пришедшие в упадок дела своего семейства.
– Ни слова осуждения никогда не сорвется с моих губ, – великодушно простила она. – Я просто дивлюсь на тебя, потому что все эгоистичное по своей природе совершенно мне чуждо. Бедное дитя! Я хотела бы, чтобы тебе не пришлось пожалеть о поступке того дня, но, увы, боюсь, что ты обнаружишь в скором времени, как внимание к тебе со стороны молодого Райда печальным образом пойдет на убыль теперь, когда мы оказались в нищете.
Но в этом она ошибалась. Не прошло и двадцати четырех часов с тех пор, как она изрекла зловещее пророчество, а мистер Райд уже тряс руку Адама, приговаривая:
– Ей-богу, это замечательно – видеть тебя снова, да еще таким крепким! Но ты знаешь, как я огорчен причиной, по которой ты здесь оказался! Каким человеком ты, должно быть, меня считал! Но наверное, Шарлотта рассказала тебе, как все случилось: я был в отъезде – одна из моих старых тетушек отдала концы, и мне пришлось спешно отправиться в Шотландию, в сопровождении еще двух тетушек, цеплявшихся за мои фалды. Я уже и не чаял освободиться! Но было бесполезно сбегать прежде, чем уладится дело: мне пришлось бы вернуться назад, знаешь ли, а я этого и не собираюсь делать, если только не возьму туда Шарлотту на наш медовый месяц! – Молодой человек ухмыльнулся и добавил:
– Ты ведь не станешь запрещать наш брак, не так ли? Лучше не надо, старина, скажу я тебе!
Адам засмеялся и покачал головой:
– Я бы не осмелился. Но думаю, тебе следует знать, что дела наши в очень плохом состоянии, Ламберт. Я сделаю, что смогу, чтобы обеспечить Шарлотту по крайней мере какой-то частью ее приданого, но это будет не то, что ей полагалось получить и на что ты мог более или менее рассчитывать.
– Нет? – резко спросил Ламберт. – Даешь мне шанс пойти на попятную? Очень мило с твоей стороны – нет, в самом деле! А теперь довольно – шутки прочь! Я очень сожалею, но это не является для меня неожиданностью. Я без всякого колебания сознаюсь, что, когда Шарлотта послала мне это сообщение, первой мыслью, что пришла в голову, было то, что теперь, наконец, мы можем соединиться. Поместье Мембери не сравнится с Фонтли, и, хотя состояние мое невелико, оно дает мне возможность вести дела достаточно удачно, чтобы обеспечить своей жене жизнь с комфортом – да и Лидии тоже, если она решит поселиться с нами.
Он спросил Адама, придется ли тому продавать Фонтли. И когда Адам ответил, что, к сожалению, скорее всего да, он помрачнел и сказал, что это плохо и что Шарлотта будет очень переживать.
– Знаешь ли, жить так близко и видеть здесь чужих людей… Я рад был бы тебе помочь, но это не в моих силах. Разве что, – добавил он со своим неизменным смешком, – освобожу тебя от Шарлотты.
Не приходилось рассчитывать, что леди Линтон с готовностью смирится с тем, что ее дочь выйдет замуж за какого-то сельского сквайра, но альтернатива, состоявшая в том, чтобы обеспечивать дочь из собственной вдовьей доли имущества, заставила ее скрепя сердце дать согласие. Хотя и оставляя за собой право сокрушаться по поводу этого союза, она была вынуждена признать, что это не позорно: Ламберт не знатного, но достойного происхождения, и его состояние, прежде казавшееся ничтожным, превратилось, в свете ее собственного жалкого положения, в немалый достаток. Ей бы никогда не пришелся по вкусу этот брак, но она сказала сыну, что вынуждена признать: Ламберт ведет себя великодушно и он добр ко всем ним.