Лидия тоже не могла не признать доброты Ламберта, но сказала Адаму, что ничто не заставит ее поселиться в его доме.
– Ну конечно ты этого не сделаешь, – согласился брат. – Ты будешь жить с мамой.
– Да, хотя это и может показаться тебе странным, я с радостью так поступлю, – сказала она смущенно. – Надеюсь, что я оцениваю Ламберта по достоинству, но это станет мукой – вынужденно жить в одном доме с тем, кто всегда весел и так часто смеется! Уверяю тебя, если нас всех поглотит землетрясение, он и в катастрофе отыщет светлую сторону! Разве тебе он порой не действует на нервы?
Этого Адам отрицать не мог. Он знал Ламберта с тех пор, как оба были еще мальчишками, и очень любил друга, но его неиссякаемая бодрость порой раздражала его так же, как и Лидию. Тем не менее он сознавал преимущества характера этого человека и, когда видел, как Шарлотта так и сияет от счастья, сам ожидал предстоящего брака если не с энтузиазмом, то по крайней мере с облегчением. То, что будущее сестры обеспечено, было единственной утешительной мыслью, с которой он уехал в Лондон в начале следующей недели.
Городской дом Линтонов находился на Гросвенор-стрит и был просторным особняком, значительно увеличенным последним владельцем в былые времена его благосостояния: он пристроил бальный зал с несколькими красивыми покоями над ним. Обставленный со старомодной элегантностью дом удивил Адама, когда он наведался туда: все кресла закрыты голландскими чехлами, а каминные полки абсолютно лишены каких-либо украшений. Едва ли не единственный способ экономии, который практиковал покойный виконт, – это закрывать свое городское жилище на зимние месяцы. Когда его не приглашали пожить в Карлтон-Хаус, он предпочитал останавливаться в самом дорогостоящем комфортном отеле «Кларедон».
Адам тоже на сей раз остановился в отеле, но не в «Кларедоне». Когда сопровождавший его слуга провел виконта по всему дому, держась словно опекун, он и не предполагал, что сможет сбыть с рук это одно из своих владений весьма безболезненно. В его сознании сия операция ассоциировалось с неделями страданий, и он решил, что чем скорее избавится от дома, тем приятнее ему будет.
Конюшни в Ньюмаркете уже были выставлены на продажу вместе с охотничьим домиком в Мелтон-Моубрей и шестнадцатью охотничьими собаками покойного виконта. Уиммеринг не считал, что продажа конюшен может причинить какой-то вред делу, зато сильно осуждал выставление на продажу охотничьих собак.
– Это произведет неблагоприятное впечатление, милорд, – сказал он. – Мне это не по душе!
Нельзя сказать, что Адаму это нравилось, однако он был непоколебим. Что и говорить, даже неприятно думать об этом, тем более что в конце охотничьего сезона собак невозможно было продать за сумму, хотя бы отдаленно приближавшуюся к той, которую отец заплатил за них когда-то, но Адам освобождался от обременительных расходов на их содержание. Уиммеринг по-прежнему говорил о необходимости умерить беспокойство, все время владеющее молодым виконтом, но дальнейшее изучение дел покойного отца не открыло Адаму ничего такого, что давало бы основание считать, будто еще можно Что-то выгадать, откладывая неизбежное, и то и дело повторяющиеся мольбы адвоката о том, чтобы сохранить прежнее положение Деверилей, вызывало лишь раздражение у молодого хозяина, нервы , которого были" напряжены до предела. Врожденное воспитание и, учтивость побуждали Адама всякий раз терпеливо выслушивать Уиммеринга, но ни один из аргументов, выдвинутых его поверенным в делах, не заставил его отступить от линии поведения, .продиктованной собственными убеждениями. Он даже не представлял, насколько Уиммеринга озадачивает порой его вежливость и с каким облегчением этот издерганный человек воспринял бы малейшую вспышку гнева.
Следуя опять же собственному убеждению, Адам расспросил своего банкира в Чаринг-Кросс. Уиммеринг уговаривал его не браться за подобные дела, доверяя его, более богатому, жизненному опыту, на что Адам ответил, что, по его мнению, ему следует самому увидеться с Друммондом.
– Моя семья всегда имела дело с банком Друммонда, – ответил он. – И там всегда поступали с нами честно. Поэтому предпочитаю сам поговорить с Друммондом.
Мистер Уиммеринг едва заметно скривил губы, но было ясно, что сам-то он никогда бы не добился таких уступок, которые мистер Друммонд-старший предоставил Адаму.
Друммонды были потомственными банкирами, и среди их почтенных клиентов числились даже такие клиенты, как его величество король Георг. Фамилия Деверилей часто встречалась в последних счетах, и мистер Чарльз Друммонд ожидал прибытия нового лорда Линтона с тяжелым сердцем. Он боялся, что тот выдвинет непомерные требования, удовлетворить которые для него было бы невозможно. Он не был близко знаком с Адамом и прежде не имел возможности составить собственное мнение о его характере, помня его лишь как скромного молодого офицера, совершенно не похожего на своего величественного отца; но хотя это обстоятельство и было очком в его пользу, оно ни в коей мере не подготовило мистера Друммонда к встрече с новым клиентом, который не только выложил ему все начистоту, но и сказал с улыбкой, столь же обаятельной, сколь и печальной:
– В данных обстоятельствах, сэр, выглядело бы возмутительно с моей стороны просить вас о том, чтобы и дальше держать открытый счет, на котором и так уже громадное превышение кредита, но надеюсь, что смогу удовлетворить ваши претензии ко мне и выплатить долг. Я произвел расчет, насколько это возможно, – , хотя точную стоимость некоторого моего имущества можно лишь предполагать, – своего рода баланс между моими долгами и моими ожиданиями, с которым вы, естественно, пожелаете ознакомиться.
С этими словами он положил бумаги перед мистером Друммондом, который вглядывался в них не без опаски. К тому моменту, когда банкир оправился от потрясения, обнаружив, что ожидания Адама не связаны ни с верным делом в Ньюмаркете [2] , ни с какой-либо операцией на бирже, призванной укоротить дни почтенного банкира, он сделал другое открытие, которым впоследствии поделился со своим сыном:, – Молодой человек Похож на своего деда. Та же спокойная манера держаться, та же холодная голова на плечах, – из него выйдет толк!
Адам взял наемный экипаж от Чаринг-Кродс до Маунт-стрит и с сердцем, бьющимся неприятно быстро, взбежал по ступенькам к парадной двери.
Адама провели в библиотеку, и лорд Оверсли, воскликнув: «Адам, мальчик мой дорогой!» – поднялся из своего кресла и, быстро пойдя ему навстречу, стиснул руку молодого человека, вглядываясь в его лицо проницательными, добрыми глазами.
– Бедняга, ты выглядишь смертельно усталым. Да и не мудрено! Но ты снова здоров, не так ли? Я вижу, ты чуточку прихрамываешь, – нога до сих пор побаливает?
– Нет, ничуть, сэр, я чувствую себя прекрасно. А что до усталого вида, то, возможно, мое черное падь-то тому виной.
Лорд Оверсли понимающе кивнул. Это был человек с приятным лицом, в возрасте далеко за пятьдесят, одетый модно, но без экстравагантности, и отличающийся непринужденной учтивостью. Он подвинул Адаму кресло.