Господи Иисусе, подумал он. Господи Господи Господи. Он боялся лишь, что взорвется в ее рот или что она отпустит его, прежде чем он это сделает.
Независимая и сильная Джульет была полной противоположностью нежной, податливой Энни. Возможно, именно это и привлекло Колина. Овладеть ею было просто, она сама этого жаждала, зато понять было совсем не просто. Во время первого часа их любовных упражнений в тот мартовский вечер она произнесла только два слова: Боже и сильней, второе повторила трижды. Когда же они достаточно получили друг от друга, уже после того, как перебрались из гостиной наверх, в ее спальню, где занимались любовью и на полу, и на кровати, она повернулась на бок, подложила одну руку под голову и спросила:
— Какое у вас христианское имя, мистер Шеферд, или мне и дальше вас так называть?
Он провел пальцем по тонкому, белому шраму на коже, который проходил по животу и был единственным признаком — помимо самого ребенка, — что она рожала. Он чувствовал, что жизни не хватит, чтобы достаточно хорошо познать каждый дюйм ее тела, и когда лежал рядом с ней, овладев ею уже четыре раза, ему мучительно захотелось ее опять. Он никогда не занимался этим с Энни чаще чем раз в сутки. Ему и в голову не приходило, что может быть иначе. И если жену он любил сладко и нежно, испытывая одновременно покой и смутное ощущение своего долга перед ней, любовные упражнения с Джульет воспламеняли его до такой степени, что он никак не мог насытиться. Проведя с ней вечер, ночь и день, он улавливал ее запах — на своих руках, одежде, когда причесывал волосы — и обнаруживал, что хочет ее, звонил ей, произнося только ее имя, и слышал в ответ ее низкий голос: «Да. Когда?»
Но сейчас, когда она спросила, как его называть, он просто ответил:. — Колин.
— Как тебя называла твоя жена?
— Кол. А твой муж?
— Меня зовут Джульет.
— А твой муж?
— Его имя?
— Как он называл тебя?
Она провела пальцами по его бровям, по изгибу его уха, по его губам.
— Ты ужасно молодой, — последовал ответ.
— Мне тридцать три. А тебе?
Она печально улыбнулась, едва шевельнув губами:
— Я старше. Достаточно старая, чтобы быть…
— Кем?
— Мудрей, чем я есть. Намного мудрей, чем я была сегодня после полудня.
Его эго ответило:
— Ты ведь хотела этого, правда?
— О да. Как только увидела тебя сидящего в «ровере». Да. Я хотела. Этого. Тебя. Как хочешь понимай.
— Ты дала мне выпить какое-то снадобье? Она поднесла руку ко рту, положила между губ указательный палец, мягко пососала его. У него перехватило дыхание. Она вытащила палец изо рта и засмеялась:
— Вам и не требуется снадобье, мистер Шеферд.
— Сколько тебе лет?
— Я слишком стара для того, чтобы быть чем-то большим, чем одним вечером.
— Ты ведь говоришь не всерьез.
— Увы, я вынуждена.
Со временем он переборол ее замкнутость. Она назвала свой возраст, сорок три, и уступала их обоюдному желанию. Но когда он говорил о будущем, она превращалась в камень. Ее ответ был все время один и тот же:
— Тебе нужна семья. Дети Ты должен быть отцом Я не могу тебе это дать.
— Послушай. Женщины и старше тебя рожают.
— У меня уже есть ребенок, Колин.
В самом деле. Мэгги была тем уравнением, которое требовалось решить, если он хотел завоевать ее мать, и он это понимал. Однако она была неуловимой, этот ребенок-призрак, мрачно наблюдавший за ним с противоположной стороны двора, когда он выходил из коттеджа в тот первый день. Она сжимала в руках облезлого кота, ее глаза были серьезными Она знает, подумал он. Он кивнул ей и назвал по имени, но она исчезла за утлом здания. Правда, с тех пор она была более вежливой — настоящий образец хорошего воспитания, — но он читал на ее лице осуждение и мог бы предсказать способ, которым она отплатит матери, задолго до того, как Джульет поймет, с чего началось увлечение Мэгги этим юнцом Ником Уэром.
Он мог бы как-нибудь помочь. Ведь он знал Ника Уэра, был хорошо знаком с родителями мальчика. Он мог бы оказаться полезным, позволь ему Джульет.
Вместо этого она впустила викария в их жизнь. И Робину Сейджу удалось создать то, что не удавалось самому Колину: хрупкий союз с Мэгги. Он видел, как они разговаривали возле церкви, шли в деревню, тяжелая рука викария лежала на плече девочки. Он видел, как они сидели на стене кладбища, спиной к дороге, лицом к Коутс-Феллу и рука викария взмывала в воздух, описывая изгиб местности или что-то еще. Он отмечал визиты Мэгги к викарию. А потом заговорил о них с Джульет.
— Ничего страшного, — ответила Джульет. — Она ищет своего отца. Она знает, что ты им быть не можешь — она считает тебя слишком молодым, да ты никогда и не уезжал из Ланкашира — вот она и приспосабливает для этой роли мистера Сейджа. Она считает, что отец ищет ее повсюду. Почему бы ему не оказаться викарием?
Это дало ему повод спросить:
— Кто ее отец?
На ее лице появилось знакомое выражение замкнутости. Иногда он удивлялся, не является ли ее молчание уловкой, с помощью которой она поддерживает его уровень страсти к ней, оставаясь более интригующей, чем другие женщины, и таким образом провоцируя его доказывать совершенно несуществующее превосходство над ней при помощи их совместных упражнений в ее постели. Но ее, казалось, не удивляли и не волновали эти его предположения, она только говорила: «Ничто не длится вечно, Колин», — когда, отчаянно стремясь узнать правду, он делал вид, будто уходит от нее. Чего он на самом деле никогда не сделает, не сможет сделать, и он хорошо это знал.
— Кто же он, Джульет? Ведь он не умер, верно?
Лишь однажды она проговорилась. Случилось это июньской ночью; лунный свет омывал ее кожу, рисуя на ней пятнистый узор летней листвы за окном. Она сказала:
— Мэгги хочется так думать.
— Это правда?
Она прикрыла глаза. Он взял ее руку, поцеловал ладонь и приложил к своей груди.
— Джульет, это правда?
— Пожалуй, да.
— Пожалуй? Ты все еще состоишь с ним в браке?
— Колин. Пожалуйста.
— Ты была когда-нибудь замужем за ним?
Она снова закрыла глаза. Он увидел блеснувшие под ресницами слезы, но не понял причину ее боли и грусти. Потом сказал:
— О Господи. Джульет. Тебя изнасиловали? И Мэгги… Неужели кто-то…
— Не оскорбляй меня, — прошептала она.
— Ты никогда не была замужем, да?
— Пожалуйста, Колин.
Впрочем, этот факт не имел никакого значения. Она все равно не выйдет за него. Слишком стара для тебя — говорила Джульет не раз.