Очевидно, она это поняла, так как сказала:
— Тут надо примечать еще в сезон, где находятся растения, инспектор. Если вас интересуют корни, то они по-прежнему сидят в земле, даже когда исчезают стебли, листья и цветки. — Она показала влево, где продолговатый клочок земли напоминал подстилку из мертвой листвы, из которой торчал какой-то хилый куст. — Вот здесь растут летом таволга и борец. Там дальше тонкая полоса ромашки. — Она наклонилась и порылась в траве возле ног, добавив: — Если же вы сомневаетесь, листья растения лежат тут же на земле. Они постепенно сгнивают, но этот процесс идет долго, так что ваш источник идентификации находится под ногами. — Она протянула руку, в которой держала остатки перистого листа, напоминающего петрушку. — Вот это скажет вам, где нужно копать.
— Покажите.
Она показала. Совка или лопаты не требовалось. Земля была влажная. Достаточно оказалось потянуть за торчащий над землей стебель. Она резко ударила корень о колено, стряхивая земляные комья, и оба они молча уставились на результат. Она держала утолщенный ствол растения, от которого рос пучок корней, и быстро разжала руку, словно даже сейчас растение было смертоносным.
— Расскажите мне про мистера Сейджа, — сказал Линли.
Казалось, она была не в силах оторвать взгляд от оброненной цикуты.
— Конечно, я бы увидела корневой пучок, — сказала она. — Я бы поняла. Ведь сейчас я его вижу.
— Вы думали о чем-то другом? Может, к вам кто-то пришел и отвлек? Кто-то позвал вас, пока вы копали?
Она по-прежнему не смотрела на него.
— Я торопилась. Я спустилась по склону, пришла сюда, разгребла снег и нашла пастернак.
— Цикуту, миссис Спенс. Вот как сейчас.
— Должно быть, я выдернула растение с одним корнем. Иначе я бы заметила. Я бы определила.
— Расскажите мне про мистера Сейджа, — повторил он.
Она подняла голову. Ее лицо ничего не выражало.
— Он приходил ко мне в коттедж несколько раз. Хотел поговорить со мной о церкви. И о Мэгги.
— Почему о Мэгги?
— Она привязалась к нему. И он проявил к ней участие.
— Что за участие?
— Он знал, что у нас с ней начались конфликты. У кого их не бывает, у какой матери с дочерью, верно? Он хотел стать чем-то вроде посредника.
— А вы возражали против этого?
— Мне не нравится, когда меня поучают, как надо воспитывать дочь, если вы это имели в виду… Но я позволяла ему приходить. И выслушивала его. Мэгги этого хотела, а я радовалась, что Мэгги хорошо.
— А в тот вечер, когда он умер? Что произошло тогда?
— Ничего нового, все было как всегда. Он снова стал давать мне советы.
— О религии? О Мэгги?
— Вообще-то и о том и о другом Он хотел, чтобы я посещала церковь, и хотел, чтобы я позволила Мэгги делать то же самоа
— В дополнение к вашим посещениям?
— Не совсем. — Она вытерла руки о линялую бандану, вытащив ее из кармана джинсов. Потом скомкала, запихнула в рукав, где уже была перчатка, и зябко повела плечами. Свитер, хотя и плотный, не защищал ее от холода. Видя это, Линли решил продолжить разговор прямо на месте. То, что она выкопала цикуту, сделало его хотя бы ненадолго хозяином положения, и он намеревался использовать эту возможность и подкрепить ее всеми доступными способами. Холод был одним из них.
— Тогда что же?
— Он хотел поговорить со мной о родительской роли, инспектор. Он считал, что я слишком строга с дочерью. Что чем больше настаиваю на целомудрии Мэгги, тем больше отталкиваю ее от себя. Что если Мэгги уже занимается сексом, ей нужно предохраняться. Но ей вообще рано об этом думать. Ей всего тринадцать. Она еще почти ребенок.
— Так вы спорили из-за нее?
— И я отравила его, потому что он придерживался другого мнения на воспитание моей дочери? — Она дрожала, но не от тревоги, как ему показалось. Она ни за что не позволила бы себе проявлять эмоции в присутствии полицейского. — У него не было детей. Он никогда не был женат. Одно дело выражать мнение, основанное на опыте. Совсем другое — давать советы, когда за душой нет ничего, кроме чтения книг по психологии и картинки идеальной семьи в голове. Разве можно было принимать близко к сердцу его слова?
— И все же вы не возражали ему?
— Нет. Я решила его выслушать. Ради Мэгги, она к нему очень привязалась. А что касается церкви, то у меня свои убеждения. У него свои. Он считал, что Мэгги должна пользоваться противозачаточными. Я — что она не должна усложнять свою жизнь сексом. Так мы с ним и не договорились.
— А Мэгги?
— Что?
— Чью точку зрения она разделяет?
— Мы с ней это не обсуждали.
— Значит, она обсуждала это с Сейджем?
— Не знаю.
— Но у них были доверительные отношения.
— Она его обожала.
— Часто встречалась с ним?
— Время от времени.
— И вы знали это и одобряли? Она опустила голову:
— Мы с Мэгги всегда были близки, до этой истории с Ником. Так что я знала, когда она бывала у викария.
Сама природа ответа поведала ему обо всем. Там прозвучали и ужас, и любовь, и тревога. Неужели все это неотъемлемая часть материнства?
— Чем вы угощали его в тот вечер?
— Баранина. Мятное желе. Горох. Пастернак.
— Чем занимались?
— Беседовали. Он ушел в начале десятого.
— Ощущал ли он уже какие-либо симптомы отравления?
— Он не говорил. Сказал только, что ему пора, потому что повалил снег и надо скорее добраться домой.
— И вы не предложили подвезти его?
— Я неважно себя чувствовала. Думала, простуда или грипп. И, честно говоря, обрадовалась, что он уходит.
— Мог ли он куда-то зайти по пути домой?
Она посмотрела на Холл, возвышающийся над окрестностями, потом на дубовую рощу за ним, подумала и твердо заявила:
— Нет. В том доме живет Полли Яркин, его экономка, к тому же туда пришлось бы делать крюк. Да и зачем ему было туда идти? Ведь он видит Полли каждый день у себя дома. Кроме того, в деревню легче возвращаться по тропе. Колин и нашел его утром на ней.
— Вам не пришло в голову позвонить ему в тот вечер, когда вас стало тошнить?
— Я не связывала свое состояние с пищей. Я уже сказала, что у меня было нечто вроде гриппа или простуды. Если бы он сказал перед своим уходом о недомогании, я бы, возможно, и позвонила. Но он не сказал. Вот я и не предполагала…
— И все же он умер на тропе. Как далеко отсюда? В миле? Меньше? Яд настиг его довольно быстро, не так ли?