— Я в это не верю, — ответил он, направляя свой маленький отряд в сторону переулка, где находился его гараж. — Пустая демагогия.
— Ничего подобного, — убеждала его Хейверс. — Проводились специальные исследования. Даже завзятые марии магдалины, вдруг почувствовавшие тягу к монашеской жизни, и гроша ломаного не стоят по сравнению с вами, бывшими курильщиками.
— Я думаю, дело в том, что мы, как никто другой, осознаем весь вред, причиняемый курением.
— Скорее, дело в вашем желании распространить свое несчастье на всех остальных. Бросьте, сэр. Я знаю, вам хотелось бы вырвать у меня из рук сигарету и скурить ее — до самого фильтра. Сколько вы уже протянули без единой затяжки?
— Так долго, что точный срок уже и не назову.
— Ага, как же, так я и поверила, — произнесла она, глядя в небо.
Они стартовали в благословенный для Лондона ранний час: на улицах почти не было машин. По этой причине они мигом пронеслись через Слоун-сквер по «зеленому коридору» и менее чем через пять минут уже увидели огни моста Челси и высокие кирпичные трубы электростанции в Баттерси, которые вздымались в угольное небо на другом берегу Темзы.
Вдоль набережной Линли выбрал такой маршрут, чтобы удержаться на этом берегу реки до последнего момента, — эти районы ему были лучше известны. И здесь было мало транспорта — пока, — лишь несколько такси промчались навстречу, спеша в центр города, да еще с десяток фургонов выехали — развозить товары по магазинам. И так, не пересекая реку, они добрались до массивной серой громады Тауэра, а там было уже совсем недалеко до рынка Бермондси, только проехать немного по Тауэр-Бридж-роуд.
В свете уличных ламп, ручных фонариков, гирлянд, развешанных на некоторых прилавках, и других источников иллюминации сомнительного происхождения и низкой мощности торговцы завершали подготовку к встрече покупателей. Их день вот-вот начнется — рынок открывается в пять часов утра, а к двум часам дня от базарного шума и суматохи не останется и следа, — поэтому они торопились поскорее завершить установку тентов и столов, которые создавали торговое пространство. В темноте вокруг них ждали своего часа коробки с несметными сокровищами, привезенные на тележках. А тележки, в свою очередь, были извлечены из фургонов и машин, заполонивших соседние улицы.
В торговой зоне уже собирались покупатели, желающие первыми пройтись между прилавками. А на прилавках можно было найти все, от расчесок до сапог на высоком каблуке. Ранних покупателей вроде бы никто не удерживал от стремления броситься по торговым рядам, однако лица продавцов яснее ясного говорили, что клиентам не будут рады до тех пор, пока все товары не окажутся разложенными под предрассветным небом.
Как и на большинстве лондонских рынков, в Бермондси каждый продавец изо дня в день занимал примерно одно и то же место. Поэтому Линли и Хейверс начали с северного края и двигались к южному, пытаясь найти кого-нибудь, кто мог бы что-то рассказать про Киммо Торна. Тот факт, что они из полиции, не обеспечил им содействия со стороны торговцев, хотя в данных обстоятельствах на это содействие можно было бы рассчитывать, ведь был убит один из их собратьев по роду деятельности. Сдержанность и немногословность обитателей рынка, вероятнее всего, можно было объяснить тем, что в Бермондси сбывают ворованные вещи. Это место, где слово «дело» часто обозначает не только бизнес, но и кражу со взломом.
Им пришлось потратить больше часа в бесплодных расспросах, прежде чем продавец поддельных викторианских туалетных столиков («Сто процентов гарантии, что это оригинальная мебель, сэр и мадам») узнал имя Киммо и, провозгласив носителя этого имени «странным пареньком, если хотите знать мое мнение», отправил Линли и Хейверс к пожилой паре в палатке с серебряными изделиями.
— Вам надо поговорить с Грабински. Их место вон там, — сказал он, указывая направление. — Они вам расскажут, что за тип был этот Киммо. Чертовски жаль, что с ним такое приключилось. Читал про него в газете.
В курсе новостей была и чета Грабински, которые, как выяснилось, ранее потеряли сына примерно такого возраста, что и Киммо Торн. Они привязались к мальчику, объясняли супруги, не столько из-за его физического сходства с их Майком, сколько из-за деятельной натуры. Их горячо любимый Майк был таким же предприимчивым, поэтому супруги Грабински с радостью давали Киммо Торну место за своим прилавком, когда тот появлялся то с одним, то с другим товаром. За эту услугу он делился с ними прибылью.
— Только не подумайте, что мы просили его об этом, — торопливо добавила миссис Грабински, представившаяся как Элейн. Ее ноги были обуты в оливково-зеленые резиновые сапоги, а через край сапожков были завернуты красные носки.
Когда к ней подошли полицейские, она полировала внушительных размеров канделябр и, как только Линли произнес имя Киммо, спросила: «Киммо? Кто это пришел спросить про Киммо? Давно пора». И оставила свои дела, чтобы ответить на вопросы полицейских. Так же поступил и ее муж, который подвязывал шпагатом серебряные чайники к горизонтальной металлической штанге.
В первую их встречу мальчик подошел к их лавке, надеясь продать свой товар, сообщил мистер Грабински («Зовите меня Рей», — сказал он). Но он запросил цену, которую чета Грабински сочла чрезмерной, и, так как на рынке не нашлось никого, кто купил бы у Киммо его вещи, он вернулся к супругам с новым предложением: он сам продаст свой товар в их лавке, а потом поделится с ними частью полученных денег.
Мальчик им понравился («Такой он был нахальный», — призналась Элейн), поэтому они выделили ему четверть столика в углу прилавка, где он и разложил принесенный товар. В основном Киммо продавал серебряные изделия — столовые приборы, безделушки, но специализировался он на рамках для фотографий.
— По нашим сведениям, у него были неприятности с этим, — сказал Линли. — По-видимому, он продавал то, что для продажи не предназначалось.
— То есть продавал похищенное, — вставила Хейверс.
О, вот об этом им ничего не было известно, замахали руками оба Грабински. Лично им кажется, что кто-то строил козни против Киммо и потому рассказал эту басню местным легавым. И можно не сомневаться: этот кто-то — не кто иной, как их главный конкурент на рынке, некий Реджинальд Льюис, к которому Киммо тоже обращался, пытаясь пристроить свое серебро. А Редж Льюис ни за что не допустит, чтобы в Бермондси обосновался новенький, уж такой он завистливый человек. Двадцатью двумя годами ранее он так же противился появлению в рыночных рядах и четы Грабински, когда они только начинали бизнес. Так же он вел себя и по отношению к Морису Флетчеру и Джеки Хун.
— Так значит, вы считаете, что товары Киммо Торна не были ворованными? — спросила Хейверс, отрываясь от записей в блокноте. — Однако, если подумать, как мог паренек вроде Киммо получить в свое распоряжение ценные предметы из серебра?
Ну, они считали, что он продает семейные реликвии, сказала Элейн Грабински. Они ведь спрашивали об этом у Киммо, и вот что тот ответил: он помогает своей бабушке, распродавая ее старинные вещицы.