– Но парле итальяно! – машинально сказала я, обломав неземной синюшке кайф первого контакта. – Спик инглиш, плиз!
– О, прекрасно! Кто вы и откуда? – приятное сопрано послушно перешло на инглиш.
– Я Индия, – сказала я крайне коротко, потому что мама в детстве учила меня не разговаривать с незнакомцами.
Замечу: при этом она имела в виду землян! А тут – такое!
– Индия?! О, прекрасно!
Синюшка возбужденно подпрыгнула и перелетела на другой конец дивана.
– Зяма! – встревоженно позвала я.
Фиг ее знает, это синюю живность, вдруг она нехорошая и чем-то повредит моему брату!
Мне не хотелось потерять Зяму раньше времени. Я не чувствовала в себе готовности противостоять опасностям заграничного путешествия в одиночку.
– Замбия? – по-своему повторило за мной сопрано.
– Зяма! – позвала я громче.
– Зимбабве?
– ЗЯМА!
– Инка? – боязливо отозвался разбуженный братец, косясь на зависшую в воздухе синюшку.
– Скажи ей, что ты не парле итальяно! – посоветовала я.
– Я не парле! – Зяма замотал головой.
Синюшку отнесло в сторону. Я потянула на себя флаг. Зяма, уцепившийся за противоположный край полотнища, со скрипом поехал спиной по дивану. Я встала, короткими рывками стащила братца с лежбища и веско сказала:
– Отойдем-ка!
– Всегда, – невпопад, но с чувством ответил Зяма.
Он оглянулся на синюшку, которая для меня, близорукой, уже превратилась в расплывшуюся фоновую кляксу, и заторопился в проверенное убежище типа сортир, на ходу сноровисто сворачивая флаг.
Настя с Викой к станции метро «Термини» не пришли.
– Зря мы их бросили, – посетовал Зяма. – В его душе опять проснулся благородный джентльмен, который обычно дрыхнет, как Рип ван Винкль. – Должно быть, с девочками что-то случилось!
– Что-то вроде нападения на них вооруженных пиратов? – безжалостно уточнила я, потому что мне было интересно, надолго ли хватит Зяминого рыцарства.
– А может, ничего плохого с ними и не случилось, – ввиду перспективы новой битвы с пиратами благородный джентльмен благоразумно ушел в кому в Зямкиной душе. – Загуляли до утра, и все такое…
– Или просто не смогли разобрать твою шифровку, – подсказала я вполне возможный вариант.
– Точно! – Зяма обрадовался этому невинному объяснению. – Идем, разъясним этим недотепам, что к чему!
– Идем, – согласилась я. – Но, поскольку вариант с участием пиратов представляется мне весьма возможным, будем максимально осторожны.
– Это как? Поползем по-пластунски?
Я вообразила себя – перемещающейся по римской брусчатке на брюхе – и помотала головой:
– Нет!
Брюха было жалко. У меня пузо и без того сугубо воображаемое, а так оно вообще сотрется до позвоночника. А я еще не рассталась со смелой мыслью сделать пирсинг в пупке!
– Идем нормально, ногами, но сразу в дом не заходим, сначала осматриваемся: не видно ли чего подозрительного?
– Чего, например? – Зяма хищно прищурился на прилавок уличного торговца.
Лейблы Ormani и Boddega и в самом деле выглядели крайне подозрительно.
– Не знаю, – сказала я. – Узнаю, если увижу.
– Отлично, – согласился Зяма. – Тогда скажешь, если что.
Переложив на меня всю полноту ответственности, он заметно повеселел.
Был тот ранний утренний час, когда римские маргиналы сдают «вахту» туристам. На площади у Санта Мария Маджоре хлопал крыльями, превращаясь в точку общепита, фургон-трансформер. У фонтана умывался гибкий парнишка, такой темнокожий, что результат его омовений вовсе не был очевиден. У инфокиоска напротив собора возился, отпирая дверь, мужик в униформе, а рядом тряслась и вздрагивала, обещая кем-то или чем-то «разродиться», кривобокая палатка, накрытая пленкой. На остановке экскурсионного автобуса топтались, высматривая пассажиров, двое смуглых юношей в накидках с какими-то логотипами. Они попытались всучить нам с Зямой свои проспекты, но нам было не до того.
Мы живо добежали до нашего дома, дважды бестолково обошли вокруг него (Зяма с большим интересом заглядывал в незанавешенные окна чужих квартир), а потом я сдалась:
– Ладно, пошли в дом! Не вижу ничего особенного.
Мы круто развернулись, вошли в подъезд и сразу же увидели, что вверх по лестнице сверкают чьи-то пятки.
– Подозрительно! – вскричала я, выставив вперед указательный палец, как красноармеец на плакате: «А ты записался добровольцем?!»
– Согласен!
Братец расправил плечи и орлом взлетел на этаж выше, откуда до меня донеслось его ликующее: «Ага!», а потом еще какое-то жалкое хныканье и отчетливый звук могучей затрещины.
– Это кто такой? – нахмурилась я.
Зяма легким шагом гимнаста сошел по ступенькам, небрежно потряхивая своей добычей – щуплым юношей с физиономией круглой, как блин, и кислой, как простокваша. Он не был загорелым брюнетом (это радовало), и я не стала приветствовать его ни вежливым греческим «калимера», ни ударом сумкой.
– Не знаю, в прошлый раз мы не успели это выяснить, – сказал братец и постучал в нашу дверь ногой, потому что руки у него были заняты слабо вырывавшимся незнакомцем.
– В прошлый раз? – повторила я и только подумала достать ключи, как дверь открылась сама.
На пороге стояла Виктория. Вид у нее был не самый победный.
– Привет, – пробормотала она, мучительно зевнув. – А который час?
– Вы! – я наставила на нее указательный «красноармейский» палец, который не успела согнуть – и правильно, вот и пригодился. – Вы должны были идти к метро!
– Налегке, – согласилась Вика и отступила, пропуская нас в квартиру. – Но это нам было тяжело.
– Привет, Громозека! – помахала Зяме с дивана Настя.
– Рамазяк, – поправила ее Вика.
– Римизак! – возмутился Зяма.
Я заметила, что девочки успели немного прибраться. Во всяком случае, они разгребли барахло на полу, освободив центральную часть комнаты.
Зяма немного побегал по расчищенному участку, искательно заглядывая в захламленные углы, не нашел ничего подходящего и с досадой сказал:
– Мне все-таки нужна веревка!
Настя открыла рот. Зяма коротко глянул на нее, скороговоркой предупредил:
– Мыло не предлагать! – и задумчиво уставился на шторы.
– Пожалуйста, только не занавески! – взмолилась я. – Мы можем связать его ремнями, я вчера на распродаже три штуки купила!
– Давай свои ремни.