– Имелась! – поправила Трошкина.
– Тело ведь так и не нашли, – напомнила я.
– Постой, постой! – Подружка энергично почесала висок, безжалостно растрепав аккуратный парикмахерский локон. – Да неужели?! Думаешь, он ее… Да?
Она посмотрела на меня большими глазами, и я кивнула, очень довольная произведенным эффектом:
– По-моему, очень на это похоже!
– Он ее – что? – заволновался плохо информированный Зяма. – Какое тело не нашли? Во что вы снова вляпались, родные? Надеюсь, на сей раз это не мокрое дело?
– Ты угадал, дело очень даже мокрое, – усмехнулась я. – Но не в переносном смысле, а в самом прямом. Я подозреваю, что тренер Скоробогацкий где-то прячет свою ученицу и любовницу Шурочку Пороховщикову!
– А разве она не утонула? По телику говорили…
– Зяма, ты такой большой мальчик, а веришь всему, что говорят по телику? – уязвила любимого Трошкина. – Крути руль, жми на педали и, главное, держись за «Пежо»! Я думаю, мы скоро все узнаем.
Красный автомобиль уверенно катил прочь из города. Спальные микрорайоны остались позади, сплошной поток машин превратился в пунктирную линию, и Зяме пришлось поотстать, чтобы водитель «Пежо» не заметил нас на трассе. К счастью, алые бока ухоженной тачки Димчика в лучах заходящего солнца на отдаленных поворотах ярко сверкали, так что мы вполне уверенно катили «на огонек». Только один раз, уже в безлюдной сельской местности, мы ненадолго потеряли из виду «Пежо», но вскоре снова нашли его, спрямив путь через высоченный травяной сухостой.
– Как я был прав, купив полноприводную машину! – похвалил себя Зяма, оглянувшись на подобие кривой просеки, оставленное «Тойотой» в полутораметровых дебрях степной полыни.
5
– Ой, цвете-о-от кали-ина-а в поле у-у-у ручья! – глубоким грудным голосом пропела сотрясающаяся яблонька.
– Парня молодо-о-ого полюби-и-ла я! – фальшиво, но с душой подхватило соседнее деревце.
Всеволод Полонский с ведрами в руках шел по дорожке между рядами фруктовых деревьев, раздавая направо и налево царственные кивки и милостивые улыбки.
В ведрах бугрились на диво крупные темно-красные яблоки сорта «Ред Дилишес» – такие твердые, что не укусишь. На ногах у Всеволода были чужие стоптанные башмаки, сильное стройное тело укрывал от непогоды и жадных девичьих глаз дешевый спортивный костюм китайского производства. В единственном магазине ближайшего к студенческому трудовому лагерю поселка был крайне небогатый выбор одежды и не принимали к оплате карточки «VISA». Гардероб для приблудного Севы добрые люди – студенты собрали с миру по нитке, но он был рад и этому. Пить домашнее вино и тискать девчонок на продавленной койке щелястого летнего домика было гораздо приятнее, чем хлебать баланду на тюремных нарах!
– Серый, стой! – Севу догнал сосед и приятель Мишка. – Еще два ведра соберешь? Для тети Мани с хуторка!
Мишка подмигнул, и Сева понятливо ухмыльнулся. Хуторянка тетя Маня производила натур-обмен собранных в колхозном саду яблок на самодельное фруктовое вино по курсу «ведро за пол-литру». По вкусу теть-Манино пойло сильно уступало любимому Севиному «Пино Блан», но эффект производило запланированный. Споив несговорчивой девчонке всего одну кружку теть-Маниного винца, можно было твердо рассчитывать на тет-а-тет с разговором, берущим за душу, после чего вполне реально было взяться и за тело. А по податливым девичьим телам Мишка, едва вернувшийся в институт после службы в армии, стосковался так сильно, что готов был бегать с полными ведрами яблок за два километра на хутор Маркса хоть каждый вечер.
– Сдохнешь ведь, Мишка! – добродушно попенял приятелю гораздо более разборчивый Сева. – Третью ночь не спишь, все с девчонками хороводишь!
– Не сдохну, Серый! Чудеса фармацевтики спасут меня от бесславной смерти! – расплылся в улыбке самозабвенный гуляка. – Мне теть Маня бонус выдала как постоянному клиенту! Вот, гляди!
– Ну, гляжу. Это что? – Сева опасливо посмотрел на пузырек с таблетками.
– Это, Серый, мечта всех мужиков – конский возбудитель! – закатил глаза досрочно возбужденный Мишка. – Как говорил Папанов в «Бриллиантовой руке», «достаточно всэго адной таблэтки»! Но мы можем не мелочиться, у меня полный пузырек. Поделиться с тобой?
– Спасибо, уж лучше вы к нам! – ответил цитатой из того же фильма эрудированный Сева.
И оказался прав. Ветеринарное снадобье возбудило Мишкин организм совершенно не так, как это было обещано тетей Маней, и вместо того, чтобы широко раскинуть объятия девчонкам, бедняга туго обнял руками живот, а затем со всей возможной скоростью понес его в деревянный домик с каллиграфически выписанной на стене буквой «М». Мастерски вырезанное в двери сортира сердечко в сложившейся ситуации выглядело жестокой насмешкой.
– Серый! Слышь, Серый! – уже в сумерках придушенным голосом воззвал сортирный сиделец к Полонскому.
– Что? Еще бумаги? – сочувственно отозвался Сева.
– Не, бумаги хватит. Мне, кажется, полегчало, – сказал Мишка. – Ты это… Сходи к теть Мане сам, а?
– Не стоит тебе сегодня пить, – предупредил тот.
– Так я же не для себя! Я девчонок позвал! Они придут, а у нас угостить нечем!
Это был веский аргумент. Законы гостеприимства в благородном семействе Полонских свято соблюдались испокон веков, и Всеволод не считал возможным нарушить традиции. Тем не менее он все-таки предупредил:
– Я дорогу плохо помню.
– А что ее помнить? Прямо, прямо и направо! – обрадовался Мишка, сообразив, что Сева фактически согласился.
– Прямо, прямо и направо, – повторил Полонский.
– Очень легко запомнить, – подтвердил Мишка.
Он был уверен, что у Севы плохая память. Основанием для этого заблуждения послужила предусмотрительная манера Полонского называть всех малознакомых девушек не по именам, которые у них были разные, а универсальным прозвищем «Солнышко».
– И яблоки не забудь, склеротик, – добавил еще Мишка, упорствуя в своем заблуждении.
Руководство лагеря в лице трех дюжих физруков студенческие походы на хутор Маркса категорически не одобряло, о чем предприимчивых бутлеггеров информировала рукописная табличка на закрытых в темное время суток воротах. На ней с любовной тщательностью была нарисована бутылка, перечеркнутая красным крестом. Крест, похожий на плюс, был лишь слегка перекошен, из-за чего становилось не вполне понятно, что именно он символизирует – категорический запрет или же настоятельную врачебную рекомендацию.
Студенты, отправляющиеся в поход за выпивкой, предпочитали второе толкование, а трио физруков обычно высказывало свое альтернативное мнение уже на стадии возвращения экспедиции, конфискуя контрабандное вино с целью его последующей утилизации в собственных тренированных организмах. Поэтому, прежде чем выйти за ворота, Полонский внимательно огляделся и посвистел. Наступившая ночь отозвалась только умиротворяющим шорохом листвы. Сева поднял с земли несколько мелких камешков и неприцельно забросил их в кусты.