Сощурился Олекса:
– Цего надо?
– С нами идем, дело есть.
– Куда?
– Боярин тебя зовет, Ратибор Клуксович.
Усмехнулся Олекса, нахмурился.
– Скажи боярину, что у меня дела с им нет никакого и впредь не будет!
Отвернулся, а сам краем глаза следил… Переглянулись мужики.
– Слышь, купечь, – сказал старший негромко, но настойчиво, – силой сведем!
– Силой?!
Побледнел Олекса, ступил, примериваясь, как собьет с ног крайнего.
– Си-и-и-илой? – повторил протяжно, сощуривая глаза.
Второй мужик отступил, беспокойно огляделся по сторонам, но старшой не стронулся ни на шаг.
– Замахиваться погоди, купечь, как бы не прогадать, нас-то двое! А еще скажу, велел Ратибор поклон тебе от Озвада, Жирохова ключника, передать.
Потускнел Олекса. Холодно чегой-то стало, запахнул епанчу. Спросил хрипло:
– Чего надо боярину?
– Вот так-то лучше! Не боись, поговорить ему надо с тобой. Идем!
И будто небо уже не голубое, и будто солнце за тучку зашло… Подумал только: «Эх, предупреждал меня Тимофей, вот и погнался за наживой, дурак!»
Усмехнулся невесело:
– Поговорить можно, чего не поговорить… Да ты, никак, держать меня вздумал? Не сбегу!
Стряхнул руку боярского прихвостня с плеча, прошел вперед. Подумал:
«Словно татя меня поймали!»
– Ты нашим боярином не брезгуй! – говорил мужик дорогою. – Он у самого князя Ярослава в чести! Зовет, стало, надобно ему. Ты кто? Смерд. А он – боярин!
Олекса молчал. Старался собрать мысли: «О Дмитровом железе знает ли?
Дмитр бы не подвел. Ну, а коли так, виру заплачу ему, псу!» Когда решил полегчало.
Перед крыльцом Ратиборова терема Олекса приосанился. Постарался, всходя по ступеням, подавить тревогу.
Ратибор принял сразу, ждал. Олекса совсем повеселел. Ступив в горницу, снял шапку, степенно перекрестился на икону, после уже перевел глаза на Ратибора. Тот сидел на лавке и, усмехаясь, с издевкою глядел на купца, как будто подгонял: «Ну, ну, еще! Что ж ты? Смелее! Еще чуток!»
Мужику Ратибор махнул рукавом, не глядя: не нужен! Тот вышел.
– Что ж не прощаешь, купец, чего тебя привели?
– Усадил бы сначала!
Ратибор поднял бровь, побледнел, зрачки наглых, навыкате глаз застыли.
– Садись! – переломил себя, усмехнулся снова. – А ты с норовом, видать, купец! Люблю!
– Любишь не любишь, того не ведаю. Звал-то зачем? – отмолвил Олекса, усаживаясь на лавку.
– Думаешь, за железо спрошу, что без виры провез? – негромко произнес Ратибор.
Олексу бросило в жар.
– Ве…
«Вестимо», – хотел сказать, поймал себя за язык, поперхнувшись, докончил:
– Ведать не ведою ничего.
– И что ты изменник, переветник немецкий, не ведаешь? Может, ты и того не знаешь, что отец твой немцам служил?
Олекса раскрыл рот и застыл.
– И кого ты даве с обозом привез, неведомо тебе?
Олекса молчал, горница закружилась в глазах.
– Вот что, купец, шутить не будем. За железо, что Озваду продал, заплатишь пять гривен. Мне заплатишь, за то, что промолчу. А коли другие узнают – на себя пеняй. А о другом…
– Отец, я – переветники?! – выдохнул наконец Олекса. Пять гривен сейчас для него мало что значили.
– Да, купец. Отец твой с Борисовой чадью, с изменником Твердятой дело имел.
– То когда было?! Да и не было того! Отец на Чудском сражался!
– Ну, давно ли, нет – яблоко от яблони недалеко падает! А чего тебя Жирослав, покойник, не тем будь помянут, так любил? Мотри, невесту высватал! Тоже давно было? Эх, купец! Железо ты продал, а одно ли железо привез из заморской земли? Сам прежде, а возы потом? А где ты половину обоза потерял-посеял? А что в тех было возах, железо, баешь?
– Железо, одно железо! – смятенно пробормотал Олекса.
– А ежель я на совете, в братстве заморских купцов твоем, докажу, что покойника Творимира сын, купец Олекса, нынче с краденым железом, тайно…
– Не краденое. Мое! Сам ты, сам ты…
– С краденым железом, – жестко повторил Ратибор, – иноземного соглядатая привез, и послухов на то представлю…
– Соглядатая?!
– Да. И не впервой. А что возят, переветничают, то всем ведомо.
Допрежь только не сыскать было кто. А теперь… Сам ты при возах не был, не докажешь. А что за тайный воз твой ночью завозили с Неревского конца?
– Дак то…
(И взмок: чуть бы – и Дмитра выдал!) – А на немецком дворе посол незван неведомо кто в тот же день объявился. Дак как же не ты! Теперя, ежели я на то все послухов представлю, кому поверят?
– Мне!
– Тебе ли? А ежель друг твой, Максимка, все сказанное подтвердит и крест целует, что сам того соглядатая у тебя в тереме видал? Дружок-то твой весь в руках у меня!
– Врешь! – и понял вдруг Олекса: не врет.
Ратибор чуть вскинул глаза (и этого лишнего слова не простит, паук), маленьким ножичком с костяной, парижской работы, рукоятью принялся чистить холеные ногти. На рукояти – рыцарь в иноземных доспехах на коне. Ждал.
– Чего требуешь от меня, боярин? – спросил Олекса, опуская голову.
Ножичек со стуком полетел на стол. Наглые красивые глаза уставились на склоненную голову.
– Хочешь ли грех свой смыть, послужить великому князю Ярославу?
– Все мы его слуги.
– Ан не все? Знаю я речи, что в твоем дому велись, донесли мне.
«Неужели Максимка?» – с болью за друга подумал Олекса.
– Ведомо мне и то, зачем старик Кондрат приволакивался. Князь Юрий вам больно не угодил? Хотели бы Елферьем заменить? С ним, с петухом, мягче не станет! А хитрая лиса, посадник Михаил ваш, не на князево ли место ладитце? При Олександре тихонький был, головы не подымал!
«Ты голову подымал ли при Олександре!» – подумал Олекса, но не сказал ничего.
– Будешь мне сказывать, что услышишь… – Помолчав, Ратибор продолжал:
– Чего там у вас, в братстве, за колгота? Хочешь на место Касарика своего кума Якова посадить, чтоб ловчее плутовать было?
– Не я, другие. Яков плутовать и мне не даст! – твердо ответил Олекса, подымая глаза.