– Да, – ответила Надя. – Можно.
На негнущихся ногах Маша прошла на кухню.
– Ты бы переоделась, – сказала Надя, глянув на ее светлый костюм.
– Говори, – потребовала она.
– Хорошо. Сядь. Дело серьезное.
– Что с Соней? – еле слышно спросила Маша, опустившись на табурет.
– У нее острый лейкоз. Диагноз еще надо уточнять, провести более тщательное исследование, в том числе, костного мозга, но, как опытный врач, я тебе скажу, что дело серьезное, – повторила Надя.
– Лейкоз – это что? Рак?
– Ну, не надо так…
– Ты просто не хочешь меня пугать, да?
– Маша…
– Это как с Игорем. Но ты же понимаешь, что я этого не переживу.
– Мы будем ее лечить. Я сделаю все, что могу.
– А это лечится? – жадно спросила Маша.
– Все лечится.
– Тогда почему она здесь? Почему Соня дома? – требовательно спросила она.
– Соня ляжет к нам в клинику утром в понедельник. Пусть девочка еще немного побудет дома. Ей ведь столько предстоит…
– Ей будет больно?
– Я сделаю все, что могу, – отвела глаза Надя.
– Но почему? Почему со мной? С нами? За что? Что я такого сделала?
– Болезнь не выбирает, – тихо сказала Надя. – Есть вещи, против которых мы бессильны. Все не так уж и плохо. Физическое состояние Сони позволяет провести все необходимые процедуры, болезнь диагностирована на ранней стадии, лечение начнется немедленно. Ты живешь в Москве, я работаю в клинике, где лечат как раз такие болезни и у тебя есть деньги. В крайнем случае, ты сможешь их достать.
– Ах, да! Деньги! Скажи – это дорого?
– Трансплантация – дорого.
– Какая трансплантация? – вздрогнула Маша. – Почему?
– Не исключено, что ей понадобится трансплантация костного мозга. Ты ведь хочешь, чтобы она жила?
– Не говори так! – закричала Маша. – Если она умрет, то и я умру!
– Я-то живу, – усмехнулась Надя.
– Но Соня – это мой ребенок! Понимаешь ты?! Ребенок! Да как ты можешь это понимать! У тебя же нет детей!
Надя побледнела.
– Понимаю, тебе сейчас тяжело, – с трудом выговорила она. – Я не сержусь.
– Тяжело?!! Да я не знаю, как я теперь буду жить!!
– Я, я… Хоть бы раз сказала: Соня.
– Да я только о Соне и говорю! Скажи: что я могу сделать?
– Пока ничего. Ждать.
– Значит, ты будешь с ней, ты будешь ее спасать, а я буду ждать.
– Знаю: это самое трудное. Но возможно, и тебе придется действовать. Если понадобится трансплантация, то понадобятся деньги, а, главное, донор.
– Донор? Ты о крови, да?
– Нет. Это другое. И пока я не могу сказать ничего определенного. Соне придется учиться на дому. То есть, в больнице. Восстановительный период займет не меньше года. И тут уже все будет зависеть от тебя, от твоего терпения и мужества. Если хочешь действовать, иди в школу, поговори с завучем, с ее учительницей. Может быть, она сможет хотя бы раз в неделю приходить к Соне в больницу, давать задания? А потом и на дом? Когда ее выпишут из больницы.
– Да, конечно.
– Не надо паниковать. Мы сделаем все, что возможно. Ну, не плачь.
– Я разве плачу?
Маша не замечала, что по лицу давно уже текут слезы. Вот все и закончилось! Это она виновата! Укатила на курорт с мужиком, забыла о ребенке, эгоистка! И вот тебе – расплата! За все надо платить! Получила свой океан любви и море счастья – заплати! Недаром она так боялась быть счастливой!
– Это я во всем виновата…
– Господи, в чем?
– Илья… Это все из-за него… Мне не надо было…
– Маша, перестань. Все будет хорошо.
– Это ты перестань! – она вскочила. – Перестань врать! Ты же знаешь, как все плохо! Ты мне и половины не говоришь! Ты опять все взяла на себя! Ты мне даже не позвонила!
– Я не хотела по телефону.
– Да? Я, знаю, в чем дело. Ты хочешь показать, что любишь ее больше, чем я, что я плохая мать…
– Маша!
– Да, ты этого хочешь. Хочешь забрать ее себе.
– Я, пожалуй, поеду домой.
Надя поднялась. Маша побледнела и вцепилась в Надину руку:
– Нет! Не уезжай! Нет! Вдруг ей станет плохо? Господи, что я такое говорю! Я и впрямь эгоистка! Прости меня! Прости! Только не уезжай!
– Неужели ты думаешь, что я ее брошу?
И тут они обнялись и расплакались. Прибежала Соня, обхватила их, обнявшихся, руками, заскулила:
– Ну, мама, Надя… Ну перестаньте ссориться…
Они разомкнули руки, приняли ее в свой круг. Теперь женщины стояли втроем, обнявшись, это был молчаливый заговор, заговор против обрушившейся на них беды. Они собирались бороться и собирались победить. Чего бы им это ни стоило.
…Маша так и не смогла уснуть. Какой уж тут сон! Вины с себя она не снимала. Она была непозволительно счастливой, и это расплата.
А около полуночи позвонил Илья. Сначала она не хотела отвечать, но потом все же взяла в руки мобильный телефон. Вяло сказала в трубку:
– Да. Слушаю.
– Это я слушаю! Ты же обещала позвонить!
– Илья… Я не позвонила, и не буду больше звонить. Мы не будем больше встречаться.
– Что случилось? – напряженно спросил он.
– Соня заболела, – ее голос опять задрожал. Вот-вот по лицу потекут слезы.
– Ну и что? Дети всегда болеют.
– Она серьезно заболела. У нее… у нее… – Нет, она не могла это выговорить! Вместо страшного диагноза всхлип и поток слез.
– Что у нее?
– Все. Не звони.
Она дала отбой. Какое-то время подождала, но телефон молчал. Маша даже испытала облегчение. Слава Богу, понял. Пусть поищет другую женщину, с которой можно весело провести время. Поиски не будут долгими. Отныне у них разная жизнь, без точек соприкосновения. Пусть будет так.
В понедельник
Соня уехала. Она провожала их с Надей в клинику, все разузнала и сидела там, пока не прогнали. Но вечером ей пришлось остаться одной. Это было самое страшное: одиночество и бездействие. Она бесцельно слонялась по квартире, в голову лезли дурные мысли, в частности мысль о самоубийстве, неизменная спутница глубокой депрессии. Но следующая же мысль была о том, что она нужна Соне, что это будет мучительно, но иного пути нет. Им надо пройти его до конца, куда бы дорога ни привела.
Она пыталась есть, пыталась убраться, мыть посуду, но потом уселась на кровать в Сониной комнате и тупо смотрела в одну точку.