– Привет, солнце! – Стас подошел к ней, поцеловал и протянул букет: – Это за мой день рождения. Ответный подарок. Какая была ночь! А это кто? – Он наконец соизволил заметить Василия Федоровича.
– Тот самый человек, о котором я тебе говорила.
– Ах, это о-он… – протянул Стас и, крадучись по-тигриному, подошел к затихшему наркологу. – Ну вот что, герой-любовник. Когда женщина говорит, что она не хочет, это значит, она не хочет. А если она вдобавок к этому говорит, что не свободна, значит, есть риск получить в морду.
– Стас, осторожно, у него сосуды слабые!
– А ты ему сказала, где я работаю? – обернулся к ней Стас. – Сказала?
– Нет.
– Я работаю в милиции. Опер я. Ты знаешь, кекс, кто такой опер? – Он взял Василия Федоровича за грудки.
– Так сейчас же полиция… – проблеял нарколог.
– Ты думаешь, переименование спасает от мордобития? Какими мы были, такими и остались. – Стас очень аккуратно, можно даже сказать бережно, ударил Василия Федоровича в правый глаз. Нарколог отлетел к двери. Люба испуганно смотрела, как он сползает по стенке. – Синячок останется, – с удовлетворением сказал Стас и демонстративно вытер руку носовым платком. – На то я и мент. Не могу по-другому. Ты уж прости меня, Люба.
– Прощаю, – невольно улыбнулась она. Василий Федорович, кажется, приходил в чувство.
– Водка есть? А лучше спирт. Устал я. – Стас развалился на стуле. – Притон брали. Пришлось применить оружие. Где он там у меня? «Макарыч», родной мой… – Он зашарил по карманам. – Еще не остыл… Человека я сегодня убил. А синячок так, до кучи.
Василий Федорович встал на четвереньки и посмотрел на него снизу вверх. Глаза у нарколога были испуганные, правый уже начал заплывать.
– Вот ты небось думаешь, жиртрест: как это у такой образованной интеллигентной женщины и такой любовник? Быдло, хам. Какой-то ментяра.
– Я ничего не… не думаю, – проблеял нарколог.
– А я не любовник. Я больше. – Стас встал. – Я ее мужчина, ты понял? – сказал он, возвышаясь над Василием Федоровичем.
– Д-да.
– И если ты побежишь сейчас в ментуру, мои друзья (а у меня везде друзья), устроят тебе куда более серьезное промывание мозгов. Найдут у тебя, к примеру, наркотики.
– У меня нет, – упавшим голосом сказал Василий Федорович, поднимаясь и прикрывая рукой глаз.
– А машина? Под правым передним сиденьем? Вру: под левым задним колесом. Или нет: дома, в бачке унитаза. А может, ты террористам помогаешь? Прячешь их в своей клинике, а потом за границу переправляешь. В Швейцарию.
– Стас… – тихо попросила Люба. – Не увлекайся.
– Нет, я зверею от таких козлов! – Он опять сжал кулаки.
– Я… я… п-пойду я… – пролепетал нарколог. – Извините…
– Вали! – презрительно сказал Стас. – Отпускаю. Пока. Завтра займусь тобой всерьез, когда отосплюсь. А пока вали.
Нарколог бесшумно, как тень, скрылся за дверью. Даже шагов его в коридоре не было слышно, казалось, он просто испарился.
– Спасибо за спектакль, – улыбнулась Люба.
– Понравилось?
– По-моему, ты слегка переиграл, когда сказал про Швейцарию. И вообще надо было попроще.
– И это вместо благодарности!
– Что ты будешь делать, если он и в самом деле побежит в полицию?
– У меня там и правда полно друзей. Мы вместе не один пуд соли съели, Люба. Мужики все понимают: сегодня мне не повезло, завтра им. И наоборот. Никто не знает, где мы будем завтра. В органах, как на войне: своих не бросают. Да, мы уже не те, господа офицеры обмельчали, и не мы в этом виноваты. Бедность. Хочется же, чтобы семья жила хорошо. Офицер за свою женщину в ответе. Вот и берут. Но мужик всегда останется мужиком. Жиртрест, который только что отсюда выполз, не мужик. Он, конечно, может дать денег. Но не у всех берут. И не все берут. Это запомни на всякий случай.
– Хорошо. Убедил. – Она вздохнула. – Я, кстати, хотела с тобой поговорить.
– И где бы нам это сделать? – Стас оглядел кабинет. – Неплохо у тебя. Не шикарно, но… Неплохо. И диванчик имеется.
– Мы поговорим в пробке.
– Фу! Как неромантично! А я с цветами! Одеколоном облился! Сам, как клумба!
– Вот и отлично. В салоне будет приятно пахнуть. Нам ехать не один час. Я не хочу оставлять здесь машину еще на одну ночь. Поговорим по дороге.
– Скучная ты, Люба. – Он вздохнул. – Ну да ладно. Я согласен. Чего не сделаешь ради карьеры. – Стас застегнул куртку. – Цветочки не забудь.
Сидевшая на рецепции девочка посмотрела на Любу с завистью.
«Вот что они в нем находят? Женщины? Причем все, от мала до велика. И эта примолкла. Не смотри на него так, девочка! Он самый ненадежный мужчина на свете».
Словно подслушав ее мысли, Стас обнял Любу за плечи на глазах у девчонки, задышал в ухо:
– А поедем в кабак…
Люба почувствовала, как ее целуют в шею.
– Стас, не здесь…
– А почему?
Ей стало досадно. Что за человек! Всегда ему нужна аудитория! Наедине он никогда не бывает таким нежным! И таким заботливым. Открыл перед ней дверь, придержал, чтобы не задела. Спросил:
– Давай я сяду за руль?
– Все, спектакль окончен. Нас больше никто не видит.
– Я серьезно. Я лучше вожу машину.
– Кстати, а с твоей что?
– Ты же знаешь: зимой я ставлю ее на прикол. Мне на метро удобнее.
– Вот и я сегодня там была. В метро. – Она невольно вздохнула и достала из кармана брелок с ключами.
– Давай садись. – Стас распахнул перед ней дверцу. Люба с радостью полезла на пассажирское сиденье.
Он уселся за руль и вставил ключ в замок зажигания.
– Не «Хаммер», конечно, но тоже неплохо.
Машина плавно тронулась.
– Вон джип Василия Федоровича, – кивнула Люба на ледяную глыбу. И тут же поспешно добавила: – Не трогай его.
– Кого? Джип?
– Я знаю все твои фокусы.
– Положим, не все…
– Стас!
– Сама же просила: напугай.
– Ты его избил. Этого достаточно.
– Избил! Едва дотронулся! А если не подействует?
– Подействует – он трус. Давай поговорим серьезно. Есть о чем.
– Хорошо. Начинай.
– Я на сто процентов знаю, что не Ольга Ивановна ворует.
– Это она тебе сказала? – Стас лихо вырулил со стоянки.
И они тут же уперлись в пробку. Дождь весь день не прекращался, а к вечеру начало подмораживать, и праздник жестянщика продолжился. Люба была искренне рада, что за рулем не она. Стас водил машину так же, как жил: нарушал правила, презирал запреты, хамил, выезжал на обочину и, если надо, шел ва-банк, рискуя правами. И никто не смел ему дудеть. Любина машина в его руках словно преобразилась. Теперь это была не дамская сумка на колесах, а боевой конь, стенобитное орудие, тачанка, только без пулемета.