– А, так это правда! – вскричала Екатерина Григорьевна. – Вы его любовница!
– Я могла бы вам солгать. Вы ведь этого и добиваетесь. Вы сказали, что теперь, после свадьбы, любовницы не потерпите. Ну так делайте что-нибудь!
– Если бы я была мужчиной, я бы вызвала вас на дуэль! – с ненавистью сказала Екатерина Григорьевна.
– Я бы вас убила, – улыбнулась Александра. – Но раз мы женщины, будем разбираться между собою по-женски. Перед тем как уйти, я вас успокою. Вы ничего не можете сделать, хотя у вас достаточно средств, чтобы управлять вашим мужем. И хотя у меня нет ни одного, я могу все. Я вам его отдаю.
– Да как вы смеете!
– Он мне лгал, и он будет наказан. Вами, Екатерина Григорьевна. Берите его, делайте с ним все, что хотите. Я не буду вам мешать. И напоследок… Никогда, слышите? Никогда не читайте его писем к другим женщинам. Иначе у вас разорвется сердце.
Сказав это, она вышла, оставив Екатерину Григорьевну в кабинете одну. Она ожидала услышать там, в кабинете, рыдания. Так поступила бы любая женщина, и в этом не было бы ничего позорного и унизительного. Но, видимо, Екатерина Григорьевна не умела плакать. В кабинете было тихо.
Александра вышла на крыльцо и велела подать свой экипаж. Что ж, Серж вел двойную игру. Теперь это выяснилось. У него, видимо, были какие-то планы, возможно, он просто хотел выиграть время, но то, что Екатерина Григорьевна здесь, Александру оскорбило. Этого он не должен был допустить. Врал бы своей жене в Петербурге, жил бы с ней там, если уж на то пошло. Но здесь, в имении тетушки, которое он, по сути, обещал ей? Это было оскорбительно.
«Я не знаю, как я буду дальше жить, – решила она, – но дальше я буду жить без него».
На следующий лень в Иванцовку приехала Жюли.
– Я была вчера у Соболинских, – взволнованно сказала сестра. – Ты знаешь, что Федосья Ивановна скончалась?
– Видимо, мы с тобой разминулись. Я тоже была там вчера.
– Но… – Жюли слегка замялась. – Господина Соболинского весь день не было дома.
– Я знаю, – она была спокойна. – Меня приняла Екатерина Григорьевна.
– Тогда ты должна понимать всю двусмысленность своего положения. Пока здесь не было жены господина Соболинского, он мог тебе лгать, что оставил ее ради тебя. Но теперь это невозможно.
– Я не хуже тебя это понимаю.
– Так вы с ней объяснились?
– Да.
– И… что?
– Я не желаю больше видеть господина Соболинского.
– Я этому рада, – с удовлетворением сказала Жюли. – Так что теперь? Ты вернешься к мужу?
– Не думаю, что это возможно.
– Если хочешь, я сама ему напишу.
Она невольно вздрогнула:
– Нет!
– Ты что-то от меня скрываешь? – насторожилась Жюли.
– Скажи, ты получаешь почту из Петербурга?
– Да, мне есть кому писать.
– И что, никто еще не выразил соболезнования по поводу внезапной кончины твоей сестры? – насмешливо спросила она.
– Я не понимаю, о чем ты?
– Даже Мари уже знает. В Петербурге ходят слухи, что я умерла. Мне бы очень хотелось знать, где меня «похоронили». Ты уверена, что твой муж не читает первым адресованных тебе писем? И некоторые прячет?
– Чтобы Володя… Нет, это невозможно!
– Как ты наивна, – усмехнулась Александра. – Что ж, будем считать, что Владимир Никитич тебя бережет. Ведь ты у нас такая чувствительная. А дело было так. Алексей Николаевич приревновал меня к господину Соболинскому, – горько сказала она. – Его дочь внушила ему мысль, что ребенок не от него.
– Так это правда? – вскричала Жюли.
– Разумеется, нет.
– Но тогда почему ты не разуверишь в этом своего мужа?
– Потому что он не желает меня слушать. Мало того, не желает меня видеть. Мне теперь некуда идти.
– Но ты можешь потребовать соблюдения своих прав. Ведь ты законная жена его! Ты графиня!
– Я никогда до этого не унижусь.
– Как же ты будешь жить?
– Признаюсь, я рассчитывала на господина Соболинского. Но, объяснившись с его женой, я приняла твердое решение с ним расстаться.
– Это верное решение. Сашенька, милая, – Жюли порывисто сжала ее руку. – Ты всегда можешь быть уверена в том, что я тебя не оставлю!
– Ты – да. Но твой муж? Он считает меня дурной женщиной. Вряд ли он будет рад, если я со своим сыном поселюсь в Селивановке.
– Мой муж прекрасный человек! – горячо заговорила Жюли. – Ты даже не знаешь всей чистоты его души, его доброго сердца, его… О! Он тебя полюбит! Боже, что я говорю?!
– Успокойся, милая. Пока меня отсюда никто не гонит.
– Главное для тебя – это никогда больше не встречаться с господином Соболинским. Этот человек имеет на тебя слишком большое влияние. Как только ты примешь решение его выслушать, это будет означать твою погибель. Он вновь сумеет склонить тебя к связи, которая сделает тебя несчастной. Тогда уже и я ничего не смогу сделать. И мой муж будет прав, если… – Жюли смешалась и покраснела, но все-таки выговорила: – если откажет тебе от дома.
– Я даю тебе слово, что никогда больше не приму господина Соболинского…
– Ваше сиятельство, там господин Соболинский приехали, – доложил появившийся в гостиной старый слуга. Они с Жюли одновременно вздрогнули и испуганно посмотрели друг на друга. – Прикажете звать сюда?
– Я не могу, – она с мольбой посмотрела на Жюли.
– Ты хочешь, чтобы я…
– Юленька, ты должна ему сказать, чтобы он уехал! И никогда больше не приезжал!
– Хорошо. Иван, проводи господина Соболинского на веранду, – сказала Жюли слуге. – Я сейчас к нему выйду.
– Спасибо, – тихо сказала она.
Но когда Жюли ушла, она не смогла удержаться от искушения. «Это так унизительно… так не достойно меня… – думала Александра, выбегая в сад по черной лестнице. – Но я хочу знать, что он будет говорить? Как он станет оправдываться? Последний раз услышать его голос…»
Вокруг веранды густо росла сирень. Она уже отцвела, но отдельные цветки, хоть и вялые, еще сохраняли свой тонкий аромат. Александра осторожно отвела ветки от лица. Когда-то давно это уже было, она вдруг вспомнила. Серж и Жюли на веранде, а она, спрятавшись в густой сирени, жадно ловит каждое слово. Только сестер тогда еще было пятеро, глупышка Долли была жива…
– Давненько же мы с вами не виделись, Юлия Васильевна, – сказал Серж, подходя к Жюли и целуя ее руку. Та поспешно ее отняла. – Хочу заметить, что вы с тех пор похорошели, – сказал он вкрадчиво.
– Вы тоже изменились, господин Соболинский. Но не могу сказать, что похорошели.