Шабли — название города. Суровые климатические условия. Гм-м… Что они имеют в виду под словом «суровые»? Плюс пять градусов зимой? «Всего» пять? Легкий ветерок летом? Виноград поэтому не сладкий? Кислятина, в общем, из него получается. А ключевое слово — «уникальный». Если веками лепить его к тому, что и гроша ломаного не стоит, а на вкус паршиво, можно добиться желаемого результата и заработать кучу денег. Главное, это терпение и постоянство. Нет, не понять ему этого. Не понять…
— О чем задумался, Мишель?
Елизавет Петровна ждет его у входа в парадную залу, обед накрыт там.
— О вине.
— Мне надо с тобой поговорить. — Ее пальцы впиваются в руку, чуть повыше локтя. Больно.
— Да, конечно.
— После обеда.
— Как скажете.
Они торжественно усаживаются за стол. Зигмунд открывает вино, торжественно разливает его по бокалам, потом предлагает закуски. Здесь главное — делать то же, что и все. Они берут, и ты бери, они лимончик, и ты лимончик. Нет, никогда тебе этого не понять, Миша. Буржуйской еды и буржуйского снобизма. Напротив сидит невозмутимый Федор Иванович Сивко и одну за другой глотает устрицы. Как лягушки проскакивают, разве что не квакают. Ага! Судя по выражению лица, ему это тоже не нравится! Ну, нет в его глазах стального цвета неизъяснимого блаженства от приема пищи! Тогда зачем он это делает? Ляпни водки и огурцом соленым закуси. Стоп! Уже близко. Где-то ты его видел. Или слышал. Что-то знакомое. С бокалом шабли в руке и перед блюдом с устрицами Федор Иванович неузнаваем. А вот если приложить к нему соленый огурчик…
— Как устрицы, Мишель?
— А? Что?
— Как устрицы?
— Как устрицы, — бормочет он и, стараясь не морщиться, запихивает в рот что-то склизкое, пахнущее рыбой. Терпение, мой друг, терпение. Не гурманы мы, нет, не гурманы. Но улыбайся! Изображай удовольствие!
— Отличное вино! — восклицает Иван Таранов. — Право слово, отличное!
— Других я и не держу, — сухо замечает хозяин. И Зигмунду: — Подавай суп.
Тот исчезает.
— Эстер Жановна неплохо готовит, — нарушает молчание Елизавет Петровна.
— Я бы сказал, замечательно, — подхватывает Сивко. — Где ты ее откопал?
— Я же уже сказал: они эмигранты. — Воронов терпелив. Медленно ест, медленно говорит. — Я помог им получить гражданство. Раньше они жили в Молдавии, при большом винограднике. Зигмунд — знатный винодел, его жена — специалист по купажированию вин. О своем винограднике Зигмунд может говорить часами. О том, как в советское время боролся с обработкой лозы химикатами, за чистоту вина й против добавления в него двуокиси серы. Это, мол, вредно для здоровья. Зигмунд — фанатик экологической чистоты благородного напитка. Но с ним никто не соглашался. Обработка пестицидами повышает урожайность, а добавление в вино двуокиси серы — срок хранения. Экономическая выгода против фанатизма истинного ценителя. Как вы думаете, господа, кто победил?
— Я за экономическую выгоду! — рассмеялся Таранов. — Я ж бизнесмен!
— Однако пьешь лишь то вино, в котором уверен, — заметила Елизавет Петровна. — Не молдавское, а французское! Жить хочешь долго.
— Кто ж не хочет? Да, я эгоист. Могу себе позволить. С деньгами можно все, и при любой власти.
— То-то твои заводы так дымят, — пробурчал Сивко. — Сам весь в белом, а пашут негры.
— Ну, поучи меня жизни, — добродушно сказал Таранов и сделал внушительный глоток вина, после чего промокнул салфеткой сочные, плотоядные губы.
Появился Зигмунде супницей. Открыл крышку, и сидящие за столом невольно принюхались. Ароматный парок, клубившийся над супницей, был на «ах!».
— Суп с раковыми шейками, господа, — объявил Зигмунд.
Господа переглянулись и кивнули:
— Знатно, — сказал за всех Таранов.
Разлив суп, Зигмунд исчез, и разговор продолжился.
— Ну, а что она? — спросила Елизавет Петровна. — Его жена?
— Эстер Жановна всю жизнь занималась энологией. Наукой производства вина.
— Это серьезно, — кивнул Таранов.
— Отличный специалист. — Воронов поднял свой бокал и сделал глоток. — Кандидатскую защитила. У нее французские корни. Эстер Жановна из дворян. Ее предки жили в Санкт-Петербурге, но потом прадед увлекся виноделием и переехал в Молдавию. Хотел создать достойное вино, не хуже французских, выйти с ним на мировой рынок. Революция помешала. Она училась у деда, потом у матери, которая тоже занималась энологией. Купажирование — наука тонкая. Ведь в каждой емкости из одного и того же сусла рождается вино разного вкуса и аромата. Важно правильно выбрать момент: в каких пропорциях смешивать и когда разливать. Поторопишься — вино не раскроется. Передержишь — потеряет свежесть. Я могу разговаривать с ними часами, с Зигмундом и ЭстерЖа-новной. И хотя он большой знаток вин и тоже специалист в своем деле, она все равно главная. Это элита виноделия. Если бы вы знали, господа, как Зигмунд уважает свою жену! И слушается ее беспрекословно.
— А дети у них есть?
— В том-то и дело. Один ребенок. Эстер Жановна мечтает дать ему достойное образование. Если бы вы знали, какая трагедия случилась с ними во времена сухого закона! Они не могут говорить об этом без слез. Виноградники ведь вырубали. И все пошло на спад, так что в конце концов они решили уехать в Россию. Она какое время работала няней, за гроши. Он пристроился в московский ресторан, сомелье. Там я его и зацепил. И, господа, не жалуюсь. Его интересно послушать.
— То-то я смотрю, лицо знакомое, — пробормотал Таранов. — А в каком ресторане он работал?
Воронов не успел ответить, потому что в зале вновь появился Зигмунд. На этот раз с горячим.
— В каком ресторане ты работал, Зигмунд? — спросил Таранов, косясь на сомелье. — Отчего-то мне знакомо твое лицо.
Зигмунд пробормотал что-то неразборчивое.
— Как-как?
— Вряд ли вы там бывали.
— Не скажи! Раз Воронов бывал, значит, и я заглядывал. Мы с ним одного поля ягоды.
— Извините, мне надо отлучиться. Форель остывает.
И Зигмунд исчез.
— Не будем отвлекаться, господа, — подняла свой бокал Елизавет Петровна. И с вызовом сказала: — Давайте выпьем за любовь!
— Я определенно где-то его видел, — пробормотал Таранов, поднимая свой бокал. — Но где? Черт меня возьми!
— Это что, тост? — прищурилась Елизавет Петровна;
— Да типун тебе на язык! Я еще поживу. На Зигмунда засмотрелся. Где же я его видел?
— Для тебя это так важно? — усмехнулся Воронов.
— Нет, но… А, черт с ним!
Выпили. Вновь появился Зигмунд. На горячее была форель, запеченная целиком со специями и поданная с рисом, желтым, словно яичный желток. Поверх лежали креветки и мидии. Предлагая ему горячее, сомелье взглядом попросил аудиенции. Кивнул еле заметно, не отводя взгляда от Сивко. Потом посмотрел на Таранова. И вновь на Сивко. И вдруг едва не рассмеялся. Такое чувство, что смотрит в зеркало! Таким же взглядом, как он на Сивко, Таранов сейчас смотрит на Зигмунда. Словно пытаясь что-то припомнить. И, кажется, нервничает. «Где же я его видел?» А Елизавет Петровна напряжена. Ждет подходящего момента.