- Не стоит. Я много купил, половины не съем. Поедем сразу к тебе, картошку на сале пожарим. Это я еще в годы холостяцкой жизни освоил. Теперь придется вспомнить.
Горанин зашагал к выходу. Едва за ним поспевая, Завьялов снова думал о том, - что у него в сумке? Одежда? Но ее Горанин покупает только в фирменном магазине. Подойдя к машине Герман небрежно швырнул свою сумку в багажник,
...Пока он жарил картошку на сале, Горанин начал разговор:
- Как думаешь, где я вчера был? Александр вспомнил двухчасовое отсутствие друга, но, чтобы не выдать себя, равнодушно пожал плечами:
- Понятия не имею!
- У Федора, больничного сторожа.
- Зачем ты к нему поехал?
- Ну, ты даешь! За свидетельскими показаниями! - важно заявил Герман. - Погоди, я принесу.
Вернувшись с папкой, достал несколько листов, исписанных мелким аккуратным почерком. «Хороший почерк - признак посредственности», - Завьялов вспомнил расхожую фразу и усмехнулся. Потом начал читать вслух:
- «Той ночью я не спал. Сначала обошел здание больницы, потом вернулся в сторожевую и прикорнул на диванчике. Около полуночи медсестра Мария Завьялова открыла входную дверь и выглянула наружу. Я не придал этому значения и вскоре задремал. Прошло около двух часов. Разбудил меня женский крик, а вскоре под окнами сторожевой пробежал человек. Это был высокий мужчина в темной куртке, в руках он держал ломик, похожий на тот, которым я зимой скалываю со ступенек лед...»
- Постой... Он же мне сказал, что в руках у мужчины ничего не было!
- А в каком виде был Федор, когда с тобой разговаривал?
- Ну, чуть-чуть выпивши. Потом все добавлял.
- А! Я же его застал абсолютно трезвым и поговорил с ним, по всем правилам. Официально.
Завьялов нахмурился, вспомнив, как Герман получил показания бабы Тани. Неужели опять надавил?
- Ты читай дальше. Картошку я помешаю. Герман пошел к плите, а Александр вновь уткнулся в листки протокола допроса:
- «... Мужчина показался незнакомым...»
- Как так? - оторопел опер.
- Протрезвел, и память прояснилась, - пожал плечами Герман.
- «Неоднократно он навещал по ночам медсестру Марию Завьялову, чему я был свидетелем. Потому не придал значения тому, что в два часа ночи он пробегал под окнами сторожки. Только утром я понял, что он и есть убийца...»
- Не круто ли, Гора?
- Как есть. Дальше мой вопрос: «Вы смогли бы его опознать?»
- «Вы смогли бы его опознать?» - «Да, конечно. Я знаю, что его зовут Павлом, и два месяца назад он лежал в нашей больнице, где и познакомился с медсестрой Марией Завьяловой...»
- Осталось только устроить опознание, оформить все, как положено, и, считай, дело в шляпе. Вчера вечером я дозвонился до прокурора. Санкцию на обыск и на задержание Павнова мне выдадут в понедельник утром. Я хотел пригласить тебя в понятые.
- Обыск? - удивился Александр. - А что это даст?
- Что-нибудь да даст, - загадочно сказал Герман. - Ну, ты доволен?
- Сам не знаю. Думаешь, показаний сторожа достаточно?
- Будут и другие. Сотрудники больницы расскажут, как Павел Павнов домогался Марии Завьяловой, преследовал ее, настойчиво ухаживал. И, получив отказ, естественно разозлился. Нигде официально не работает, вечерами толкается на Пятачке в подозрительной компании, распивает с друзьями спиртные напитки. Чьи показания прилагаются. Хороший букет получается! А?
- Постой, какие еще друзья?
- Найдем, - уверенно сказал Герман. - Думаешь, он по вечерам дома сидит? Как же!
- Но мне сказали, что он хороший парень, тихий, застенчивый.
- А ты мне что недавно сказал? Что он маньяк, который разбил машину, а потом витрину. И украл костюм. Разве не так?
- Так.
- Ну и в чем дело? Дай-ка мне протокол. Герман аккуратно убрал листки в папочку. Показаниям Федора Завьялов не поверил. Но в том, что сторож Павнова опознает, не сомневался. Такое давление не выдержать и тертому калачу, а уж Федор скажет и подпишет все, что угодно. Только бы не трогали. Если у Павла нет алиби, он загремит за решетку. Поэтому и спросил:
- А если у него алиби?
- Какое? Дружки подтвердят, что был с ними, распивал спиртные напитки? Не пройдет. Да и не подтвердят они. Мать скажет, что Паша был весь вечер дома, а ночью преспокойно спал в своей теплой постельке? Какой суд ей поверит? Мать всегда на стороне сына. Показания близких людей судом не учитываются. Так-то.
- Но это может оказаться правдой!
- Вот обыск и покажет, где правда, а где ложь. Ну, давай обедать. Пить будешь?
-Нет.
- А я буду!
Завьялов уже решил, что завтра навестит Павнова. Черт с ними, с московскими гостями! Интуиция должна подсказать, убивал тот Машу или нет. Надо просто с ним поговорить. О Веронике и Павле решил пока молчать. Когда Герман выпил водки, как бы вскользь спросил:
- А почему ты все-таки не женишься?
- На ком? - спросил Герман, жуя картошку. -Вкусно! Хорошо у тебя получается, Зява! Вот я готовить не умею.
- Ну и женился бы.
- На ком?
- Хотя бы на Веронике.
- Хочешь сказать, что можешь представить себе Нику, жарящей картошку на сале? - Гора-нин расхохотался.
- Я ее не знаю. Но, может быть, она окажется хорошей женой и Хорошей хозяйкой?
- Ты ее мать знаешь?
- Аглаю Серафимовну? - (С языка чуть не сорвалось «Наглаю»). — Откуда? Наслышан, конечно.
- Иметь такую тещу, все равно, что стоять на табуретке с петлей на шее. Чуть потерял бдительность, и табуретка - бац! Одно движение ноги тещи, и ты качаешься с высунутым языком. Она меня все равно уничтожит. Это не женщина -ядерная бомба. Все и всех вокруг испепеляет. Ника говорит, отец по дому на цыпочках годит. Мэр города! Что уж обо мне говорить! Я, Зява, на цыпочках ходить не умею.
- Но если любовь? .
- У кого? - откровенно удивился Герман.
- У тебя, у нее.
-У нее это простой каприз, а у меня... Ну, скажем так: давление обстоятельств. А любовь в жизни у настоящего мужчины может быть только одна. И все твои женщины обязательно похожи на первую.
- Значит, ты с ней порвал?
- Это не так-то просто. - Герман промокнул губы салфеткой. - Девчонка упряма. Потому что избалована. И, как ни крути, папа - мэр. Власти у него всяко больше, чем у меня. Я в прокуроры хочу, а он запросто может мне так кислород перекрыть, что останусь, без средств к существованию.