- Раньше вы со мной любезнее разговаривали, - усмехнулся Завьялов.

- Покиньте кабинет.

- Да-да, - засуетился Михаил Сергеевич. - Я, действительно, был э-э-э... с похмелья. Мало ли что почудится! И зрение...

- А почему очки не носите? -Я...

- Вон! — выпалила Елена Ивановна. Завьялов чуть не расхохотался. А в женщинах больше решительности и здравого смысла! Этот мямлит, заикается, а старшая уже давно все поня­ла. Чем же им пригрозил Горанин? И как узнал, что он тут, со своим коварным вопросом об ору­дии убийства? Ба! Да Елена Ивановна сама позво­нила Горанину! И Герман Георгиевич пригласил к аппарату врача. Сделал выговор, приказал - лиш­него не болтай. Ломик же улетел в открытое окно. Потому что не от вида крови Германа замутило. Нет. От страха. Потом Горанин нашел повод вый­ти из здания. Пока опергруппа работала в кабине­те старшей сестры, он преспокойно подобрал ло­мик и отнес... Куда? Через дорогу - несколько не­достроенных гаражей. Стоят так уже второй год. Хозяева либо разорились, либо сели, а покупате­лей все никак не найдут. Герману ничего не сто­ило перейти через дорогу и спрятать ломик в од­ном из гаражей. Чем он рисковал? Да ничем! Все были в здании больницы. Утро, сумерки. Дождь...

- Вы, наконец, выйдете или нет?!

- Вот так со мной и надо разговаривать. Чет­ко, громко. Теперь я услышал.

- Да вы-ы-ы...- взвилась старшая.

- Лена, не надо, - тронул ее за руку Михаил Сергеевич.

- Как мне это надоело! Сначала его жена, те­перь он! Да когда я, в конце концов, смогу жить спокойно?! Когда-а?!

В гардеробе, где брал пальто, старушка сочув­ственно заметила:

- Знать, не вовремя ты, сынок. Помешал. Ишь, раскричалась! Ни стыда у ней нет, ни совести. Раньше хоть стеснялись, а теперь и днем запира­ются. Все ить знают. У-y-yL. - И сухонькая ста­рушка со вкусом выговорила нецензурное слово.

Странно, но его это не покоробило...

...Один вопрос оставался открытым: как кур­тка и ломик попали в сарай Павновых. Неужели Герман ночью взломал сарай, чтобы подбросить улики? На замке нет царапин. Если сарай вскры­вали, то действовал профессионал.

И тут он впервые вспомнил тот апрельский вечер, когда в него стреляли. Сердце тревожно заныло. Герман, Герман, в какие же игры ты иг­раешь?

ПОЛНОЛУНИЕ

День первый

Убедившись в причастности Германа к убийству Маши, Завьялов почувствовал себя странно. Ему вдруг стало неловко. Да-да! Имен­но неловко! Словно не в убийстве заподозрил друга, а поймал за руку в тот момент, когда он залез в чужой карман. Будь это человек посторон­ний, закричал бы сразу: «Стой! Я все вижу! Все знаю! Я всем расскажу!» Оказалось, что это не так-то просто. Для близких людей всегда ищешь оправдание, какие бы отвратительные поступки они не совершили. Он пытался объяснить, поче­му Герман так поступил. Почему спрятал орудие убийства, а потом подбросил его Павнову вместе с курткой. Хотел раскрыть громкое убийство и сделать карьеру? Наверное так, и никак иначе. Герман был в ту ночь дома, в коттедже. Спал. Причем не один. И вновь возник вопрос о ночевав­шей в коттедже женщине. Кто она? Вероника? Вполне возможно. Надо бы с ней поговорить. Но к дочери мэра не подобраться. К домашнему те­лефону она не подходит. Есть мобильный... А как узнать номер? Не у Германа же! И потом, гово­рить по телефону трудно. Если плохая слыши­мость или помехи на линии, и вовсе невозможно. Нет, надо действовать по-другому.

Наконец позвонила Валентина Владимиров­на или, как ласково называл ее Герман, Валюша. И громко, четко, наверняка проинструктирован­ная Гораниным, сказала:

- Мы вас ждем на работе. Приезжайте.

Завьялов надел рубашку с галстуком, лучший костюм, побрызгался одеколоном и поехал в центр. Заметно волновался: все-таки женский кол­лектив! Это было непривычно.

К единственному мужчине сотрудники стра­ховой компании отнеслись внимательно и с по­ниманием. Все вызвались научить новому делу, но Валентина Владимировна прикомандировала к нему опытнейшую сотрудницу, женщину пен­сионного возраста. Й он вздохнул с облегчени­ем: к женскому кокетству и откровенным заиг­рываниям был всегда не расположен, а сейчас это казалось просто невыносимым, но будь настав­ница молода, без этого не обошлось бы.

Целыми днями просиживая рядом друг с дру­гом, невозможно избежать соприкосновений, и намеков. Мужчина не может быть ничьим, и его собственницей, как правило, становится та, что ближе. Это и приятно, и неприятно одновремен­но. Почему приятно, объяснять не надо, а вот не­приятность заключается в неизбежности. В рас­ставленные силки добыча рано или поздно попа­дается. Служебные романы - неизбежность.

Валентина Владимировна, легко, словно пе­рышко, перенесла к столу его наставницы второй i стул.

- Что вы, что вы! Я сам! - испугался Алек­сандр, вскочив ей навстречу.

- Вот что значит мужчина! - подмигнула бухгалтерша. - А мы тут привычные мебель но­сить!

Невольно покраснев, он уткнулся в монитор.

- Ну, значит, так,.- строго сказала наставни­ца, - бланки у нас стандартные, все есть в компь­ютере. Надо только уметь их заполнить.

...В обеденный перерыв оказалось, что все принесли домашнюю выпечку. Женщины слов­но устроили состязание в кулинарных талантах. Он побоялся кого-нибудь обидеть и попробовал всего по чуть-чуть. Под конец рабочего дня на­брался смелости, спросил у Валентины Влади­мировны:

- А у меня будет удостоверение? В том, что я сотрудник страховой компании.

- Нарисуем, - подмигнула начальница. - А кто не поверит, пусть звонит лично мне. Хотя вы еще с месяц будете на положении ученика.

Ученик! В сорок лет! Вся голова седая! Но что ж теперь поделаешь? Веселенькую жизнь устро­ил ему Герман.

...Горанин, легок на помине, пришел к нему вечером того же дня. Звонок был давно заменен на самый резкий, заливистую трель услышал сра­зу, хотя Герман, положив палец на кнопку, сни­мать его не собирался.

- Да слышу я! Слышу! - прокричал Завья­лов.

Герман был сильно пьян, а в руке держал еще одну бутылку водки. Дорогой, «кристалловской», не местного розлива.

- Ты чего? - спросил Александр удивленно. - Случилось, что?

- Радость у меня! А какая, не скажу! - рас­смеялся Герман. - В квартиру-то пропусти! Не на пороге же!

-Проходи, конечно! -посторонился Завьялов.

- Закусить есть? - спросил гость, направля­ясь прямиком на кухню.

- А тебе не хватит?

- Да брось! Если б ты знал! Эх, Зява! Извини, я тебе тут наследил. - И Герман пьяно уставился на линолеум, по которому растекались грязные лужи. Ночью выпал снег.

- Ничего, потом вытру. А что случилось? Не прокурорскую ли должность получил?