Отделение милиции в одном из районов Москвы
— Здравствуйте.
— Добрый день, гражданка. Что вы хотели? — дежурный внимательно посмотрел на женщину средних лет с заплаканным лицом.
— У меня пропала дочь.
— Когда пропала?
— Она уехала двадцать первого июня в Москву поступать в институт, потом звонила мне оттуда, из холла, как она сказала. Спустя неделю.
— С чего же вы взяли, что она пропала?
— Вот.
Женщина достала из сумочки плотный конверт:
— Это пришло мне по почте. Ее документы.
— Ну и что?
— Как вы не понимаете! Это же ее документы! Майины документы! А где она?
— В институте, должно быть.
— Но как она может поступать в институт без документов?! Как!?
— Вы, гражданка, успокойтесь. Разберемся. Когда, говорите, она вам звонила?
— Спустя неделю после того, как уехала в Москву. Как мы и договорились, я ждала ее звонка в городской квартире.
— А после звонка, сколько времени прошло?
— Сегодня третий день. Как раз вечером того дня, как дочь мне позвонила, и принесли с почты этот конверт с документами. Я тут же пошла за билетом, вчера утром уже была в Москве.
— Третий день, значит. Так что ж вы, гражданка, волнуетесь? Три дня-то еще не прошло. Рановато заявление подавать. Найдется ваша дочь.
— Я уже все больницы обзвонила и морги. Майи Андреевны Николаевой с такими приметами, как у моей дочери, не поступало. Не числится ни в живых, ни в мертвых. Где же она? Где?
— Гражданка, успокойтесь. Может водички?
— Могу я написать заявление? Вы найдете ее?
— Хорошо, пишите. Может быть, у нее украли документы? Не с деньгами ли вместе они лежали? Потом бросили на улице, кто-то нашел, да и выслал вам. Адрес-то в паспорте указан. Так, Николаева Майя Андреевна. Сколько ей лет, говорите?
— Девятнадцать. Может, надо дать фотографию на телевидение? Я заплачу. Я найду любые деньги. Я пойду по электричкам, по поездам… Скажите только, что надо делать. Я просто места себе не нахожу!
— Все будет в полном порядке. Звонила, значит жива.
— Но три дня прошло! Без документов! В Москве! Это значит только, что она не в институте! И в гостиницу не приезжала. Может быть, ее похитили? Держат где-нибудь в ужасном месте… О, Господи! Помогите, прошу вас!
— Так. Гражданка, я же просто не могу, не имею права…
— Я никуда отсюда не уйду.
— Хорошо. Пусть уж начальство само разбирается. Вот бумага, пишите все подробнее. Как ваше имя-отчество?
— Вероника Юрьевна.
— Разберемся, Вероника Юрьевна. Во всем разберемся.
В загородном особняке Листовых
Эраст Валентинович Веригин чувствовал себя в этот день некомфортно, не так, как прежде. А до сей поры любил бывать в этом доме. Любил потягивать французский коньячок в кабинете хозяина, потом в студии долго смотреть расставленные вдоль стен полотна, делать короткие, но от того еще более значительные для художника замечания, давать советы. Эдуард Листов всегда прислушивался к мнению старого друга, потому что многим был ему обязан. Именно с подачи Веригина стал Листов знаменитостью, и не просто знаменитостью, а человеком, которого еще при жизни стали называть гением. Кто-то первым должен сказать о гениальности творений, подобных которым до сей поры не было. Каждую звезду кто-то должен открыть.
Сегодня же Веригин приехал утешать, а роль утешителя была ему в данной ситуации не совсем понятна. Вот если бы Георгий просто умер, а не был застрелен в своем кабинете, тогда дело другое. А теперь получается, что любой из тех, кого приходится утешать, может оказаться убийцей. Вот и Нелли Робертовна слезы горькие льет, а кто знает, что у нее на душе? В душу-то не влезешь.
— Ну, Нелли, успокойся, успокойся. Обойдется.
Можно было теперь позволить себе некоторую фамильярность с хозяйкой дома, ведь она так потерянна и несчастна, что похожа на маленькую девочку.
— Как тут можно успокоиться! Они же придут сегодня опять! Им же обязательно надо кого-нибудь посадить!
— Так уж и обязательно. А ты бы попробовала…
— Что?
— Неужели денег нельзя дать?
— Денег? Как?
— Предложить следователю замять дело. Мол, произошел несчастный случай, неосторожное обращение с оружием.
— Я не умею давать взятки.
— Быть может, ты спросишь у Натальи, как это делается?
— У Натальи?
— Она женщина энергичная, деловая. Ей бы к следователю подойти.
— Не думаю, что Наталья согласится.
— Они же были с Георгием на ножах. За себя будет стараться.
— Но в кабинете мы увидели не Наталью, а Марусю с пистолетом в руке!
— Кстати, как она? Давно хочу познакомиться с девочкой.
— Больна, очень больна. Столько потрясений, к тому же неудачно вчера упала.
— Какое горе!
— И потом. Где взять деньги? Ведь чтобы дать такую взятку, деньги нужны огромные. Я теперь не имею никаких прав. Разве продать что-нибудь?
— Я думаю, что юная наследница не будет возражать против продажи одной из картин. Ведь это ради ее же блага.
— Нет-нет. Я этого не хочу. Эраст Валентинович, я давно вам хотела показать одну вещь. Ту папку, которую Эдуард привез из провинции.
— Да, помню, — Веригин сразу насторожился. Почему-то провинциальные этюды двадцатилетней давности художник Листов тщательно скрывал, пока был жив. — Она у вас, эта папка?
— Да. Про нее никто не знает, потому что Эдуард этого не хотел. Папка у меня, и я могу ею распоряжаться по своему усмотрению.
— Покажите.
— Пойдемте в студию. Я ее там спрятала.
Веригин поморщился, потому что идти придется через кабинет. Но любопытство было сильнее. Пришлось с опаской обойти меловый контур, оставшийся на ковре, поежиться при виде бурого пятна. Да и «Безжизненная планета, пурпур» навевала тоску.
— Эту бы продать, — кивнул на картину Веригин. — Теперь можно взять хорошую цену. Хотя, сказать по правде, вещь неудачная.
Он тяжело вздохнул. Нелли Робертовна открыла дверь студии:
— Пойдемте.
Папка лежала в огромном стенном шкафу на самом дне под кучей ненужного хлама. Все привыкли к беспорядку в студии и даже теперь, после смерти хозяина, никто не стал делать здесь перестановки и разбираться в старых вещах. Нелли Робертовна осторожно открыла папку:
— Вот, взгляните.