Кузьмин фыркнул, негодующе сверкнул стеклами пенсне и наконец ушел.
А Черницкий уже взял за локоть Сидорчука и стал рассказывать, что произошло:
– Видишь, что получилось. Как мы и думали, Зуб решил потолковать с Ганичкиным и прислал сюда своих головорезов, да троих сразу. Один проник прямо в палату. Не знаю, что уж у него было на уме, только Ганичкин сразу же его из револьвера уложил. Наповал. Тут и мои встрепенулись. Схватились с остальными двумя. В общем, результат следующий – еще один бандит убит, мой сотрудник ранен в плечо, и третьего бандита они все-таки взяли. Сейчас он под надежной охраной.
– Под надежной? – мрачно переспросил Сидорчук. – Прости, товарищ, но что-то не верю я. Ведь твои люди палату сторожили, а что получилось?
– Ну, знаешь! – развел руками Черницкий. – И на старуху бывает проруха. Главное, теперь у нас есть человек из банды Зуба. Если правильно с ним поработать, то можно на самого главаря выйти. Пока, правда, эта сволочь молчит.
– Я сам с ним потолкую, – сказал Сидорчук, подумав. – Я так побеседую, что он молчать навсегда забудет. Мое терпение кончилось. Веди его к себе, да гляди, по дороге не потеряй. А я сейчас с Ганичкиным повидаюсь. Охрану здесь, между прочим, надо усилить! И пускай не спят! Ни на минуту глаз чтобы не смыкали! Смотри, Черницкий, выполни все так, как надо! С огнем ведь играешь!
– Ладно, не учи ученого! – недовольно буркнул в ответ начальник районного отдела ГПУ. – Откуда только ты навязался на мою голову?..
Последний вопрос прозвучал практически в пустоту, потому что Сидорчук уже спешно шагал в палату к Ганичкину.
Тот лежал на кровати, по-прежнему бледный, но страшно довольный. Под его правой рукой на белой простыне грозно чернел силуэт тяжелого револьвера. В комнате резко пахло хлороформом, но пороховая гарь все еще чувствовалась.
– Захотели они взять Ганичкина голыми руками! – торжествующе проговорил он в ответ на немой вопрос Сидорчука. – Я сразу понял, в чем дело, когда мазурики начали открывать окошко. Действовали по-воровски, бесшумно, но меня не проведешь. В болезни все чувства обостряются. Как только первый из них встал на подоконник и собрался спуститься вниз, я уже держал его на мушке. Можно было попробовать арестовать урку, взять на арапа, но силы у меня сейчас, увы, не те. Боялся, что не смогу долго удерживать револьвер. Потому стрелял наверняка, чтобы сразу убить. За первым лез второй, но испугался, замешкался. Я выстрелил еще раз, но тут ствол повело. Одним словом, они отступили. Тут в дело вмешалась охрана. Говорят, второго они тоже уложили, но третьего все-таки взяли.
– Так оно и есть, – подтвердил Сидорчук. – Сейчас пойду с ним беседовать. Он мне скажет, где искать Зуба. Или я буду не я.
– Да, Зуб может что-то рассказать, – принялся рассуждать Ганичкин. – Потом, тот счетовод, те люди, о которых я уже упоминал… Все это должно сложиться в какую-то мозаику, в определенный рисунок. Нужно только будет правильно его прочитать. Приходите, если что-то поставит вас в тупик. Я всегда помогу.
– Я приду, – сказал Сидорчук и добавил, по привычке сердито хмуря брови: – А вы молодец. Может, прежде оно и не так было, а сегодня точно.
В ГПУ Сидорчука ожидал еще один сюрприз. Он не слишком многого ждал от счетовода Семыгина, считал его человеком случайным, но то, что произошло между кооператором и Жихаревым, поразило его. Надо же, тихоня и коротышка Семыгин рискнул напасть на вооруженного милиционера! На это должны были иметься очень веские причины.
Егор Тимофеевич явственно почувствовал запах жареного. Он пожалел, что Ганичкин не в состоянии провести допрос. У господина из бывших это получилось бы наверняка лучше, но Сидорчук и сам поклялся вытянуть из Семыгина все тайны, которые хранились в его жалкой душонке. Хотя начать он все-таки решил с человека из банды Зуба.
Тот дожидался его в кабинете Черницкого, причем в хорошей компании. Не считая двоих рядовых сотрудников, там присутствовали сам руководитель райотдела, его заместитель Макаров и начальник милиции Пастухов. Все были не в духе из-за случившегося. Арестованному приходилось довольно туго и до прихода Сидорчука. Когда явился и он, громадный, мрачный, как грозовая туча, и с ходу пообещал вытрясти из бандита душу, тот сник окончательно.
Это был высокий нескладный человек лет тридцати, неряшливо одетый, скверно постриженный, с рябым лицом, на котором навеки застыло туповатое, злобное выражение. Со связанными за спиной руками он сидел на хлипком венском стуле, а прямо в лицо ему бил яркий свет большой керосиновой лампы.
– Ну вот тебе и подарочек, Сидорчук! – заявил Черницкий. – Кличка его Чигирь. Делай с ним все, что только хочешь, хоть с маслом ешь, а я умываю руки.
– Ага! – сказал Егор Тимофеевич, поставил стул напротив арестованного и уселся лицом к нему. – Значит, шел убивать сотрудника ГПУ, да, герой?
– Никуда я не шел, – глядя исподлобья, ответил Чигирь. – Мимо проходил, а тут мусора налетели…
– Тебя с оружием взяли, паскудник! – ласково напомнил Пастухов. – А могли и не брать. Дружков-то твоих там и положили. Повезло тебе несказанно, а ты мусорами нас обзываешь! Нерасчетливо это, Чигирь!
– Ничего не знаю, – буркнул бандит. – Оружие, оно вообще не мое. А дружков у меня нету.
– Вот это ты верно сказал, – поддержал его Сидорчук. – Вообще никого у тебя нету. Помогать тебе никто не будет. Так что полная тебе амба, Чигирь! Вот это ты видишь? – Он поднес к самому носу бандита свой огромный, задубевший кулачище, который в свете лампы казался совсем невероятных размеров, и повертел им для наглядности. – Хорошо разглядел?
Чигирь сглотнул слюну и молча кивнул, не сводя глаз с кулака.
– Будешь упорствовать, я этим самым кулаком последний ум из тебя вышибу, – назидательно сказал Егор Тимофеевич. – Станешь на клиросе милостыню собирать, прямо как убогий. Смекаешь, что к чему?
Чигирь опять промолчал, напряженно вперившись взглядом в Сидорчука.
Тот понял, что дело пошло, и продолжил:
– Я ведь тебя насквозь вижу. Ты почему в живых остался? Потому что трус ты и мозгляк. Один из вас в окно полез – пулю словил, другой с охраной перестреливаться стал – тоже нарвался. Ребята, конечно, глупые, но с характером, как говорится. А у тебя ни ума не оказалось, ни крепости. Ты все потихоньку-полегонечку, бочком улизнуть норовил, вместо того чтобы драться, и теперь сказки нам тут затеваешь. Я так скажу, они тебе не помогут. Спасет тебя твоя трусость. Трус, чтобы в живых остаться, на любую подлость пойдет. В этом у меня нет никаких сомнений. Поэтому нечего морочить нам тут голову. Говори, сучий сын, прямо – жить хочешь?
Чигирь думал недолго.
– Хочу, – сказал он.
– Тогда ответь честно на несколько вопросов, – предложил Сидорчук. – Поможешь нам, и все будет хорошо. А станешь упрямиться, разговор короткий. Контру, которую поймали с оружием в руках, – к стенке.
– Да какая же я контра? – заныл Чигирь. – И оружие так просто нес. Ни в кого стрелять даже не собирался. А вы сразу – к стенке!.. Разбираться же по совести надо!