И Глеб, хлопнув в ладоши, схватил телефонную трубку.
– Потапчук слушает.
– Федор Филиппович, доброе утро.
– А, доброе утро, Глеб Петрович. Откуда ты ни свет ни заря? Что-нибудь случилось?
– Да, случилось. У меня есть очень важные соображения.
– По поводу чего?
– По поводу нашего дела.
– Так оно уже закрыто. Включая особый режим финансирования.
– А мне кажется – нет.
– Как это нет? Ты что?
– Я уверен, что дело не закончено и что оно может закончиться в любой момент – не в нашу пользу.
– Да что ты такое говоришь?
– Я сейчас к вам еду.
– Давай, давай, жду тебя и любых малоприятных сюрпризов.
– Не вам на сюрпризы обижаться.
Не прошло и получаса, как Глеб входил в кабинет генерала Потапчука, в старомодный кабинет с огромным столом, на котором стоял хрустальный стакан с остро отточенными карандашами и лежало несколько листов чистой бумаги. Генерал был явно озадачен. Если Слепой утверждает, что дело не закончено, значит, у него есть на то веские основания.
Сиверов и Потапчук обменялись крепкими рукопожатиями. Генерал кивком предложил Глебу сесть.
– Не сидится, Федор Филиппович, – Сиверов прошелся из угла в угол просторного, как классная комната, кабинета. – А можно кофе? Я с утра так и не успел выпить.
– Кофе сейчас будет.
Генерал по селектору заказал кофе.
– Так с какими соображениями ты ко мне пожаловал?
– Федор Филиппович, мы с вами сделали много, но не все.
– Погоди, Глеб, давай по порядку.
– У нас, возможно, мало времени, чтоб по порядку.
– Ну ладно, излагай, как знаешь, а я попытаюсь сообразить на ходу.
– Дело в том, Федор Филиппович, что Аль-Рашида пристрелил не Мерцалов.
– Не Мерцалов? Тебе что, сегодня ночью явилась его тень и поведала обо всем?
– Нет, тень не являлась, хотя заснуть я не мог.
– Тогда откуда у тебя подобные мысли?
– Генерал, вы ведь читали сообщение итальянской полиции?
– Это не полиция, Глеб, это спецслужба – наши коллеги.
– Не важно. Значит, сообщение ваших коллег. Вы внимательно читали?
– Конечно, внимательно. И не я один.
– Вы не обратили внимание на то, в какой момент был застрелен Аль-Рашид?
– Ну, в тот момент, когда он и Джульетта Лоренцетти предавались радостям жизни.
– Нет, генерал, вы ошибаетесь. В бумагах написано несколько по-другому.
– Как по-другому?
Глеб процитировал четыре строки из оперативной записки, которую ему дал генерал Потапчук.
– Они, генерал, только намеревались предаться этим самым радостям.
– И что, это такая существенная разница?
– По-моему, весьма существенная. Не знаю, может, я ошибаюсь, но мужчина-снайпер, даже тот же Мерцалов, наверняка понаблюдал бы за тем, как трахаются Аль-Рашид и его Джульетта.
– Почему ты так думаешь?
– Я бы, во всяком случае, поступил так. Вполне возможно, что это не аргумент, но тем не менее… Вы бы полюбопытствовали, как это у них произойдет?
– Возможно…
– Будьте искренни, генерал.
– Полюбопытствовал бы.
– Вот видите.
– Ничего я не вижу! Ты к чему клонишь, Глеб?
– А к тому, что стреляла в висок Аль-Рашиду женщина.
– Что?! – воскликнул генерал Потапчук.
– Стреляла женщина.
– В твоих соображениях, Глеб, несомненно есть логика. Но куда она ведет, я еще не пойму.
– Послушайте, генерал, но вы же понимаете, что российско-норвежско-саудовско-аравийский контракт очень важен и для того, чтобы его сорвать, не жалко ничего? Особенно для нашего бывшего восточного друга, обложенного санкциями ООН?
Потапчук очумело уставился на своего лучшего агента. Во взгляде генерала отчетливо читалось опасение, что Слепой, на почве перегрузок, прежде времени впал в маразм.
– Глеб Петрович, а какая, черт побери, связь между санкциями ООН, половыми актами и подглядыванием в окна?!
– Мне кажется, в такой ответственной операции Мерцалова кто-то еще должен страховать, то есть дублировать, чтобы свести риск провала мероприятия к минимуму. И скорее всего, это та женщина, которая убила Аль-Рашида.
Генерал задумался и минуты три молча бороздил просторы кабинета.
– Есть, конечно же, логика в твоих рассуждениях, есть. Но кто эта женщина? Абы кого не пошлют.
– Я, увы, не знаю, – со вздохом сказал Глеб, но его радовало, что генерал Потапчук принял его версию.
– Решетов уже снял охрану, вернее, уменьшил ее до прежних размеров. Что ты думаешь, Глеб, все надо вернуть на чрезвычайный режим?
– Да, думаю, охранять его надо, может быть, еще бдительнее. Выстрел может прозвучать в любой момент.
– Полагаешь, выстрел?
– Если женщина, то выстрел. И вероятнее всего, выстрел из снайперской винтовки.
Генерал Потапчук зябко поежился, словно стоял на холодном ветру.
– Да, Глеб, задал ты мне задачу. А если ты ошибаешься?
– Не исключено. Но какое-то чувство мне подсказывает, что я на верном пути.
– Чувство, чувство… – пробурчал генерал. – В нашем деле лучше полагаться не на чувства, а на факты.
А фактов у тебя нет.
– Но предположение есть, и вы с ним согласились?
– Послушай, а если Мерцалов не любил подсматривать? Вспомни убитого гомика. – Может, и Мерцалов – того…
– Могло бы быть и так, но он… – Глеб не нашелся, что сказать, дабы лишний раз не ссылаться на чувства, поднял чашку и в два глотка выпил кофе.
– Я сейчас позвоню Решетову.
– Не звоните, вдруг я паче чаяния ошибаюсь. Давайте вместе подумаем. Может, до чего-нибудь додумаемся и тогда либо опровергнем мою теорию, либо найдем ей подтверждения. А подтверждения должны быть.
– Как и опровержения.
– Естественно.
– Давай, размышляй, Глеб, и я буду думать.
Оба закурили. Глеб сидел в кресле, а генерал ходил по кабинету. Его лицо стало предельно сосредоточенным, и генерал показался Сиверову постаревшим.
А ведь когда Глеб пришел, Потапчук был бодр и свеж.