— Проверкой может заняться констебль Грисон, сэр. Он любит все эти воспроизведения.
— Только скажите ему, чтобы обуздывал свои стремления к правдоподобию. Ему нет нужды надевать докторский халат и входить в операционную. Да его туда и не пустят. А есть какие-нибудь известия от сэра Майлза или из лаборатории?
— Нет, сэр, но мы раздобыли имя и адрес человека, с которым Фаллон провела тогда неделю на острове Уайт. Он работает ночным телефонистом в главном почтовом управлении, а живет в Норт-Кенсингтоне. [15] Местная полиция почти сразу напала на их след. Фаллон очень облегчила им задачу. Она зарегистрировалась в гостинице под собственным именем, и они взяли два отдельных номера.
— Да, эта женщина дорожила своим уединением. И все-таки вряд ли она могла забеременеть, оставаясь все время в своем номере. Я проеду к этому человеку завтра утром после того, как навещу поверенного мисс Фаллон. Вы не знаете, Ленард Моррис уже на работе?
— Пока нет, сэр. Я проверил в аптеке: он звонил сегодня утром и сказал, что плохо себя чувствует. У него, кажется, язва двенадцатиперстной кишки. В аптеке думают, что она у него опять обострилась.
— Она обострится еще больше, если он не появится в ближайшее время и не даст мне закончить допрос. Не хотелось бы смущать его визитом к нему домой, однако мы не можем ждать неопределенно долго, чтобы проверить историю сестры Гиринг. Оба убийства, если это были убийства, построены на точном расчете времени. Мы должны знать передвижения каждого человека с точностью до минуты, если возможно. Время решает все.
— Потому-то меня и удивила отравленная смесь, — сказал Мастерсон. — Ведь влить карболку — это очень кропотливое дело, особенно когда надо заново запечатать бутылку, да еще убедиться, что получилась нужная концентрация и продукт имеет консистенцию и цвет молока. Это невозможно было сделать в спешке.
— Я не сомневаюсь, что на это потребовалось много времени и внимания. Но я, кажется, знаю, как это было сделано.
И он рассказал свою версию. Сержант Мастерсон, досадуя на себя, что не заметил очевидные вещи, сказал:
— Конечно. Должны были сделать именно так.
— Не должны, сержант. А возможно, сделали именно так.
Однако сержант Мастерсон уловил недостаток этой схемы, о чем тут же сказал Далглишу.
— Но это не относится к женщине, — ответил Далглиш. — Для женщины это было бы просто, особенно для определенной женщины. Хотя признаю, что мужчине это было бы труднее сделать.
— Значит, есть предположение, что молоко отравила женщина?
— Есть вероятность, что обе девушки были убиты женщиной. Но только лишь вероятность. Вы не слышали, Дэйкерс достаточно хорошо себя чувствует, чтобы можно было с ней поговорить? Доктор Снеллинг должен был посмотреть ее сегодня утром.
— Перед обедом звонила главная сестра и сказала, что девочка еще спит, но, возможно, будет готова говорить, когда проснется. Она сейчас под воздействием успокаивающих лекарств, так что одному Богу известно, когда это случится. Мне заглянуть к ней, когда буду в платном отделении?
— Нет. Я зайду к ней позже. Но вы могли бы проверить, действительно ли Фаллон возвращалась в Дом Найтингейла утром 12 января. Может быть, кто-то заметил, как она выходила. И где была ее одежда, когда она лежала в палате? Не мог ли кто-нибудь взять ее одежду и таким образом выдать себя за Фаллон. Маловероятно, конечно, но надо проверить.
— Инспектор Бейли уже проверил, сэр. Никто не видел, как Фаллон выходила, однако все признают, что она могла выйти из палаты незамеченной. Все были очень заняты, а у нее была отдельная палата. А если б они обнаружили, что в палате никого нет, то, наверно, решили бы, что она вышла в туалет. Одежда ее висела в шкафу у нее в палате. И ее мог взять любой, кто имеет право находиться в этом отделении, — конечно, при условии, что Фаллон заснула или вышла куда-то. Но все считают маловероятным, чтоб кто-нибудь это сделал.
— И я тоже. Мне кажется, я знаю, почему Фаллон вернулась в Найтингейл. Гудейл рассказала, что Фаллон получила подтверждение о беременности за два дня до своей болезни. Возможно, она не уничтожила эту бумагу. Если так, то это единственная вещь, которую ей не хотелось оставлять в комнате, чтобы кто-то посторонний мог ее найти. Этой справки совершенно точно нет среди ее бумаг. Я думаю, она вернулась, чтобы забрать ее, потом порвала и спустила ее в унитаз.
— Разве не могла она позвонить Гудейл и попросить ее уничтожить эту справку?
— Нет, это могло бы вызвать подозрения. Ведь она не была уверена, что к телефону подойдет сама Гудейл, а передать свою просьбу через кого-то другого наверняка не хотела. Такое настойчивое стремление поговорить с определенной ученицей и нежелание принять помощь от кого-то другого могло показаться довольно странным. Но это не более чем возможная версия. Обыск Дома Найтингейла закончен?
— Да, сэр. Ничего не нашли. Никаких следов: ни яда, ни того, в чем он хранился. В большинстве комнат имеются пузырьки с аспирином, а сестра Гиринг, сестра Брамфетт и мисс Тейлор хранят у себя небольшой запас снотворных таблеток. Но ведь Фаллон умерла не от отравления снотворным или наркотиком?
— Нет. Это средство действовало быстрее, чем снотворное. Надо набраться терпения, пока не получим результатов из лаборатории.
Ровно в два часа тридцать четыре минуты пополудни в самой большой и роскошной палате платного отделения сестра Брамфетт потеряла пациента. Она всегда думала о смерти именно так. Пациент потерян; битва окончена; она, сестра Брамфетт, потерпела личное поражение. Тот факт, что очень много битв было обречено на поражение, что противник, даже отброшенный в этой схватке, все равно был уверен в конечной победе, никогда не смягчал для нее этого ощущения поражения. В отделение сестры Брамфетт пациенты приходили не умирать, они приходили выздоравливать, и благодаря непреклонному стремлению старшей сестры помочь им, они, часто к собственному удивлению, а иногда и вопреки собственному желанию, на самом деле выздоравливали.
Вряд ли она надеялась выиграть эту конкретную битву, однако признала поражение только после того, как мистер Кортни-Бриггз поднял руку, чтобы отключить капельницу. Безусловно, этот пациент боролся изо всех сил: трудный пациент, капризный пациент, но хороший боец. Это был состоятельный бизнесмен, чьи тщательно продуманные планы на будущее не включали, конечно, смерть в сорок два года. Она вспомнила тот взгляд невероятного удивления, чуть ли не возмущения, появившийся у него, когда он понял, что смерть — это не та сила, с которой он сам или его бухгалтер могли бы договориться. Сестра Брамфетт достаточно насмотрелась на его молодую вдову во время ее ежедневных визитов к больному, чтобы предполагать, что та будет сильно горевать или беспокоиться. Пациент был единственным человеком, который мог бы прийти в бешенство от того, что героические и дорогостоящие усилия мистера Кортни-Бриггза окончились неудачей, но, к счастью для хирурга, он-то как раз и не был в состоянии потребовать каких-либо объяснений или оправданий.