Мистер Кортни-Бриггз поговорит с вдовой и, как обычно, осторожно подбирая слова, выразит ей соболезнования и уверит ее, что сделал все, что было в человеческих силах. При этом размер счета послужит доказательством его уверений и, вне всяких сомнений, мощным противоядием от неизбежного чувства вины, что не удалось предотвратить тяжелую утрату. Кортни-Бриггз действительно очень хорошо умел разговаривать с вдовами, и — надо отдать ему справедливость — не только богатые, но и бедные получали утешение, когда он прикасался рукой к их плечу, выражая стереотипными фразами свое сожаление и поддержку.
Загнутым краем простыни сестра Брамфетт накрыла ставшее вдруг безучастным лицо. Закрывая мертвые глаза опытной рукой, она почувствовала, что глазные яблоки еще теплые под сморщенными веками. Она не испытывала ни горя, ни гнева. Только всегдашнюю мучительную тяжесть поражения, которая почти физически реальным грузом давила на усталые мышцы живота и спины.
Они одновременно отвернулись от койки. Взглянув на лицо хирурга, сестра Брамфетт поразилась его измученному виду. Казалось, он впервые тоже ощутил угрозу поражения и старости. Конечно, необычно было то, что пациент умер у него на глазах. Еще реже они умирали на операционном столе, хотя временами поспешное перемещение пациентов из операционной в отделение выглядело недостойно. Но, в отличие от сестры Брамфетт, мистеру Кортни-Бриггзу не надо было дежурить у своих пациентов до последнего вздоха. И все равно, ей не верилось, что его угнетала смерть именно этого пациента. В конце концов, это не было неожиданностью. И даже если б он был склонен к самокритике, ему не в чем себя упрекнуть. Она чувствовала, что на него давили более мелкие неприятности, и подумала, не связано ли это со смертью Фаллон. Он как-то сник, подумала сестра Брамфетт. И стал выглядеть сразу на десять лет старше.
Он шел впереди нее, направляясь к ее кабинету. Поравнявшись с кухней, они услышали голоса. Дверь была открыта. Ученица устанавливала на тележку подносики с чаем. Непринужденно облокотясь на раковину, сержант Мастерсон разговаривал с девушкой, он явно чувствовал себя здесь как дома. Когда сестра и мистер Кортни-Бриггз показались в дверях, девушка едва слышно пробормотала: «Здравствуйте, сэр», — и с неуклюжей поспешностью торопливо выкатила тележку в коридор. Сержант Мастерсон посмотрел ей вслед с терпеливой снисходительностью, затем перевел спокойный взгляд на старшую сестру. Казалось, он совсем не замечал мистера Кортни-Бриггза.
— Добрый день, сестра. Могу ли я поговорить с вами?
Оторопев от такого напора, сестра Брамфетт ответила суровым тоном:
— В моем кабинете, пожалуйста. Там, где вы и должны были ждать, собственно говоря. В моем отделении не разрешается расхаживать кому как нравится, и к полиции это тоже относится.
Сержант Мастерсон не только не смутился, но, казалось, даже обрадовался, будто нашел в ее словах поддержку. Поджав губы, сестра Брамфетт влетела в свой кабинет, готовая к поединку. Мистер Кортни-Бриггз последовал за ней, чем весьма ее удивил.
— Сестра, не могу ли я просмотреть процедурный журнал вашего отделения за тот период, когда Пирс работала у вас? Меня особенно интересует последняя неделя ее работы.
— Насколько я знаю, сестра, эти записи предназначены только для служебного пользования, — грубо вмешался мистер Кортни-Бриггз. — И полиции наверняка придется обратиться за судебным постановлением, прежде чем требовать, чтобы вы предъявили журнал, не так ли?
— Не думаю, сэр. — В спокойном и даже чересчур почтительном голосе сержанта Мастерсона слышались ироничные нотки, что не осталось незамеченным его собеседником. — Процедурные записи в журнале, безусловно, не являются медицинскими в настоящем смысле слова. Я только хочу посмотреть, кто лежал здесь в этот период и не произошло ли чего-нибудь, что может представлять интерес для инспектора Далглиша. Имеется предположение, что что-то случилось, расстроившее Пирс, когда она работала в вашем отделении. Не забывайте, что сразу после вашего отделения она вернулась на занятия в училище.
Сестра Брамфетт, покрывшись пятнами и дрожа от гнева, который почти полностью вытеснил страх, обрела наконец способность говорить.
— Ничего не произошло в моем отделении. Ничего! Все это злые глупые сплетни. Если сестра работает как следует и выполняет приказания, ей нечего расстраиваться. Инспектор явился сюда, чтобы расследовать убийство, а вовсе не для того, чтобы вмешиваться в работу моего отделения.
— А даже если и была расстроена, — вкрадчиво вставил мистер Кортни-Бриггз, — кажется, это слово вы употребили, сержант, — то я не понимаю, какое это имеет отношение к ее смерти.
Сержант Мастерсон улыбнулся ему, словно стараясь задобрить своенравного и упрямого ребенка.
— Все, что случилось с Пирс за последнюю неделю перед тем, как ее убили, может иметь значение, сэр. Именно поэтому я и прошу процедурный журнал.
И так как ни сестра Брамфетт, ни хирург не проявили желания уступить его просьбе, он добавил:
— Речь идет только о подтверждении информации, которой мы уже располагаем. Мне известно, чем она занималась в отделении в течение той недели. Как мне сказали, она была целиком занята уходом за одним-единственным пациентом. Неким мистером Мартином Деттинджером. У вас это, кажется, называется «индивидуальным уходом». По моим сведениям, она редко покидала его палату, пока дежурила здесь в течение последней недели своей жизни.
Значит, подумала сестра Брамфетт, он болтал с учащимися. Ну конечно! Именно так и работает полиция. Бесполезно пытаться скрыть от них какие-либо частные сведения. Этот нахальный молодой человек выведает все, даже врачебные тайны ее отделения и все мелочи ухода за ее больными, и все доложит своему начальнику. В журнале отделения не было ничего такого, чего бы он не смог выяснить окольными путями; обнаружить, раздуть, неправильно истолковать и потом использовать во вред. Лишившись дара речи от гнева и уже на грани истерики, она услышала вкрадчивый и успокаивающий голос мистера Кортни-Бриггза:
— В таком случае вы лучше отдайте ему журнал, сестра. Если полицейские так настойчиво хотят тратить впустую свое время, то незачем давать им возможность тратить еще и наше.
Не говоря ни слова, сестра Брамфетт подошла к своему столу, нагнувшись, открыла правый нижний ящик и вынула большого формата журнал в твердом переплете. Молча и не глядя в его сторону, она протянула журнал сержанту Мастерсону. Сержант рассыпался в благодарностях, а потом обратился к мистеру Кортни-Бриггзу:
— А теперь, сэр, если этот пациент еще здесь, я хотел бы поговорить с мистером Деттинджером.
Мистер Кортни-Бриггз даже не пытался скрыть своего удовлетворения, отвечая ему:
— Думаю, для этого не хватит даже вашей изобретательности, сержант. Мистер Мартин Деттинджер умер в тот день, когда Пирс покинула наше отделение. Если мне не изменяет память, она была при нем, когда он умер. Таким образом они оба уже недосягаемы для вашего следствия. А теперь, если позволите, нам с сестрой надо заняться делом.