— Была такая сестра Уоддингам, — сказал Далглиш.
— Кто это?
— Неприятная и не располагающая к себе особа, которая отравила морфием свою пациентку, некую мисс Багули. Мисс Багули опрометчиво завещала сестре Уоддингам все свои сбережения и имущество в обмен на пожизненное лечение в ее частной лечебнице. Сделка оказалась неудачной. А сестру Уоддингам повесили.
Сестра Гиринг с нарочитым отвращением передернула плечами.
— С какими ужасными людьми вам приходится иметь дело! Во всяком случае, она, наверно, была недипломированной сестрой. Не можете же вы сказать, что эта Уоддингам была зарегистрирована в Генеральном совете медсестер?
— Да нет, вряд ли. И я с ней не имел дело. Это все произошло в тысяча девятьсот пятом году.
— Ну вот, видите, — сказала сестра Гиринг таким тоном, словно получила подтверждение своим словам.
Она потянулась, чтобы налить ему еще чаю, потом поудобнее уселась на своей подушке, прислонившись спиной к ручке его кресла, так что ее волосы касались его колена. Далглиш с удивлением и некоторым интересом уставился на полоску темных волос по обе стороны от пробора, там, где крашеные волосы уже немного отросли. В таком ракурсе ее лицо казалось более старым, а нос более острым. Глядя на нее сверху вниз, Далглиш увидел, что у нее уже намечаются мешки под глазами, а скулы испещрены багровыми прожилками лопнувших сосудов, лишь слегка прикрытыми гримом. Она была уже не молода, это он знал. И было еще очень много другого, что он узнал из ее личного дела. Сменив несколько бесперспективных и плохо оплачиваемых мест работы в конторах, она получила подготовку в ист-эндской больнице в Лондоне. В качестве медсестры ее тоже бросало с места на место, а отзывы о ней были подозрительно уклончивы. Имелись сомнения, насколько разумно посылать ее на курсы инструкторов по практике, а также предположения, что в этом случае ею двигает не столько желание преподавать, сколько надежда на более легкую, чем у старшей сестры отделения, работу. Он знал, что она тяжело переносила климакс. Он знал о ней больше, чем она думала; больше, чем, наверное, по ее мнению, имел право знать. Но он пока не знал, убийца она или нет. На минуту задумавшись о своем, он едва услышал ее слова:
— Странно, что вы поэт. У Фаллон ведь была последняя книжка ваших стихов, правда? Ролф мне сказала. А не трудно примирять поэзию с работой полицейского?
— Я как-то никогда не думал, что поэзия и работа в полиции нуждаются в примирении, в общефилософском смысле.
Она застенчиво хихикнула.
— Вы прекрасно знаете, что я имею в виду. Это ведь как-то непривычно. Трудно представить себе полицейского поэтом.
Разумеется, он понимал, что она имеет в виду. Но не эту тему собирался обсуждать с ней.
— Полицейские все разные, так же как и люди других профессий, — сказал он. — В конце концов, даже между вами, тремя старшими сестрами, не так уж много общего. Вот вы, например, и сестра Брамфетт совершенно разные люди. Я не могу представить себе, чтобы сестра Брамфетт угощала меня лепешками с анчоусным паштетом и домашними коржиками.
Как он и предполагал, она тут же отреагировала.
— О, с Брамфетт все в порядке, когда узнаешь ее поближе. Правда, она на двадцать лет отстала от жизни. Как я уже сказала за обедом, молодежь нынче не согласна выслушивать всю эту ерунду насчет послушания, долга и призвания. Но она изумительная сестра. Я не потерплю ни слова против Брам. Года четыре тому назад мне здесь удалили аппендикс. Но что-то пошло не так как надо, и рана открылась. А потом присоединилась вторичная инфекция, устойчивая к антибиотикам. В общем, кошмар. Ничего похожего на то, что обычно делает наш Кортни-Бриггз. Короче говоря, я уже собралась помирать. И вот однажды ночью я не могла заснуть от ужасной боли и была совершенно уверена, что не доживу до утра. Я испугалась. Я была просто в панике. Вот что такое страх смерти! В ту ночь я поняла, что это значит. А потом пришла Брамфетт. Она ухаживала за мной сама, не разрешала ученицам даже близко подходить ко мне, когда была на дежурстве. И я спросила у нее: «Я ведь не умру, нет?» Она посмотрела на меня сверху вниз. Не то чтобы велела мне не говорить глупости или стала утешать меня какими-то пустыми словами. Просто сказала своим обычным хриплым голосом: «Если это только в моих силах, то не умрете». И я тут же перестала паниковать. Я знала, что если Брамфетт сражается на моей стороне, то победа будет за мной. Конечно, это звучит как-то глупо и сентиментально, но именно так я тогда думала. Она всегда такая со всеми тяжелыми больными. Вот что такое уверенность! Брамфетт заставляет тебя почувствовать, что одной только силой воли оттащит тебя от края могилы, даже если все черти ада будут тянуть тебя в другую сторону, что в моем случае они, наверное, и делали. Такие сестры теперь большая редкость.
Далглиш промычал что-то уместно-одобрительное и немного помолчал, прежде, чем завел разговор о мистере Кортни-Бриггзе. Потом спросил довольно наивно, много ли операций хирурга заканчивались так потрясающе неудачно. Сестра Гиринг рассмеялась:
— Боже мой, нет, конечно! Обычно операции Кортни-Бриггза проходят так, как он хочет. Это не значит, что они проходят так, как захотел бы пациент, знай он, что произойдет. К.-Б. из тех, кого называют героическим хирургом. Правда, на мой взгляд, большая часть героизма приходится на долю пациента. И все-таки он делает замечательные вещи. Он один из немногих оставшихся еще хирургов общего профиля. Берется за все подряд: чем более безнадежный случай, тем лучше. По-моему, хирурги чем-то похожи на адвокатов. Нельзя прославиться, оправдывая на суде того, кто явно невиновен. А чем больше вина, тем больше и слава.
— А что собой представляет миссис Кортни-Бриггз? Я полагаю, он женат. Она бывает в больнице?
— Не так чтобы часто, хотя она и член Общества друзей больницы. В прошлом году, когда принцесса в последний момент не смогла приехать, она вручала награды. Блондинка, очень хороша собой. Моложе, чем К.-Б., хотя начинает немного сдавать. А почему вы спрашиваете? Вряд ли вы подозреваете Мюриел Кортни-Бриггз. Ее даже не было в больнице в ту ночь, когда умерла Фаллон. Скорей всего, она спокойно спала в своем уютном домике под Селборном. И уж конечно, у нее не было никаких причин убивать бедняжку Пирс.
Значит, у нее были причины избавиться от Фаллон. Любовная история мистера Кортни-Бриггза, вероятно, привлекла к себе больше внимания, чем он думал. Далглиша не удивило, что сестра Гиринг знает об этом. Ее длинной нос, должно быть, со знанием дела вынюхивал подобные скандальные истории.
— Я подумал: может, она ревновала?
Не сознавая, что именно она сказала, сестра Гиринг беззаботно продолжала:
— Не думаю, что она знала об этом. Обычно жены ничего не знают. Во всяком случае, К.-Б. не собирался ломать свой брак, чтобы жениться на Фаллон. Это не для него! У миссис К.-Б. полно своих денег. Она ведь единственная наследница фирмы «Прайс оф Прайс энд Максвелл», так что, учитывая доходы К.-Б. и папашины неправедные барыши, они живут очень обеспеченно. И пока он ведет себя прилично по отношению к ней, и денежки продолжают поступать, Мюриел, по-моему, не очень-то беспокоится о том, что он делает. Я, например, не стала бы. И потом, если верить слухам, наша Мюриел тоже не совсем подходит для Союза непорочных.