Согласно карте, Кальдекот-Террас находилась на окраине Пимлико, к юго-западу от моста Эклстон. Норман прошелся пешком от подземной станции «Виктория» по дороге, огибавшей главный вокзал. Если судить только по расстоянию, это было не так далеко от места его прежней работы, но та располагалась на другом берегу реки, а следовательно, почти что в ином городе. Спокойный тупик, застроенный подновленными, но не испорченными домами восемнадцатого столетия, лежал в стороне от широкой и оживленной Кальдекот-роуд. Норман ступил на его территорию решительно, хотя и с беспокойством осознавая: здесь не послоняешься просто так, без дела; за незапятнанными занавесками в длинных высоких окнах могут таиться чьи-то внимательные глаза. Он чувствовал себя нарушителем границы, без права пробравшимся в царство порядка, культуры, уюта и благополучия. Скейс никогда не жил на подобных улицах и даже не знался близко ни с одним человеком, который имел бы тут собственный дом. Хотя разве трудно дать волю воображению и представить образ мыслей местных обитателей? Наверняка они прикидываются, будто чихать хотели на высшую чистоту Белгрейвии; на словах восторгаются преимуществами социально смешанного общества — правда, не до такой степени, чтобы послать своих отпрысков в местную школу; считают своим долгом покровительствовать хозяевам лавочек на Кальдекот-роуд, в особенности молочной и деликатесной; по выходным непременно затаскивают приятелей в ближайшую пивную, где очень любезно ведут себя с барменом и решительно на дружеской ноге — с прочими посетителями.
Норман заставил себя пройти по одной стороне улицы, затем, в обратную сторону, по другой. Чувство вторжения на чужую землю усиливалось с каждой минутой, и вскоре ему начало мерещиться, что на лбу у него полыхают огненные буквы: «виновен». Однако время шло, а никто не окликал Скейса, ни одна из дверей не распахнулась, и занавески на окнах не колыхались. И еще, улица производила какое-то странное впечатление… Наконец он понял, в чем дело: в отсутствии автомобилей у обочины и знаков о частных парковках. Похоже, в этих расчудесных домах есть и собственные гаражи, где-нибудь на задворках, на месте бывших конюшен, в которых когда-то храпели горячие скакуны.
Как же уследить за миссис Пэлфри, если та предпочитает водить машину, а не ходить пешком или пользоваться общественным транспортом? Этой возможности Норман совсем не учел. Впрочем, он тут же воспрянул духом. Как показывает опыт, целеустремленность приносит с собой не только выдержку и уверенность в своих силах, но и удачу. Главное, сейчас на нужном месте и точно знает, где проживает семья девушки. Рано или поздно кто-нибудь из них выведет его на след Мэри Дактон.
Слегка успокоившись по поводу собственного права здесь находиться, Скейс осмотрелся вокруг повнимательнее. Улица впечатляла строгим единообразием; дома различались разве что узорами на полукруглых окошках над входными дверями да орнаментом кованых решеток на балконах. Оградки первых этажей украшали шипы и маленькие ананасы. Колонны парадного крыльца внушали благоговейный трепет, ящики для писем и молоточки блестели начищенной медью. На многих подоконниках располагались цветочные ящики, из которых среди мерцающих вразнобой красных и розовых лепестков герани тянулись пестрые лозы плюща, извиваясь на фоне старинных фасадов.
Достигнув конца террасы, Норман перешел на сторону с четными номерами. Шестьдесят восьмой дом находился в самом начале улицы. Это было одно из немногих зданий, сохранивших непогрешимую элегантность за счет отказа от цветочков на окнах или каменных ваз у двери, которая блестела черной краской. В кухне на первом этаже ярко горел свет. Скейс медленно прошел мимо и как бы невзначай покосился в окно. За столом обедала женщина. Перед ней на подносе стояла тарелка с омлетом. Дама поглощала еду и смотрела на мерцающий черно-белый экран телевизора. В доме явно содержали прислугу. Почему бы нет? Именно в таких условиях и должна была вырасти золотая блондинка из поезда, излучавшая надменность и одновременно сексуальность, которая словно говорила Норману и всем старым, всем бедным, некрасивым: «Глазеть глазейте, а руки прочь: я не для вас».
Скейс вернулся на Кальдекот-роуд, размышляя, как бы ему безопасно проследить за домом Пэлфри. Здесь мужчину встретил уже иной мир: неряшливое нагромождение лавок, пивных, кафе и всяческих заведений — словом, типичная для центрального Лондона улица торгашей, давно утратившая блеск и славу древности. На остановках по обе стороны дороги небольшие группки покупателей с нагруженными корзинами и тележками на колесиках ожидали с обреченным видом автобуса. Сплошной поток автомобилей и грузовиков лишь подтверждал предположение о том, что местный маршрут пользуется чрезвычайной популярностью. Вот где одинокий преследователь чувствовал себя в полной безопасности.
Тут на глаза ему попались две гостиницы. Они стояли на противоположном тротуаре — огромные здания викторианского стиля, пережившие смену эпох, войну, ветхость и разрушение. Сиротливые, обшарпанные, с пятнами облетевшей штукатурки, но уцелевшие, гостиницы чопорно высились между залом автомобильных аукционов и нарочито вульгарной вывеской супермаркета. Окна выходили на Кальдекот-Террас: направив оттуда свой бинокль, Норман без труда смог бы наблюдать за парадным крыльцом шестьдесят восьмого дома. К тому же гораздо легче обдумывать планы, когда не пугаешься посторонних глаз и не падаешь с ног от усталости, проведя целый день на улице.
Названия гостиниц будто нарочно подбирались, чтобы подчеркнуть: дескать, мы ничего не имеем общего с дельцами, пристроившимися у нас под боком. Та, что справа, именовалась «Уиндермер», а ее соседка — «Касабланкой». Последняя, хоть и носила менее убедительное название, показалась мужчине более опрятной, благополучной и, судя по всему, давала более удобный вид на Кальдекот-Террас. Входная дверь была раскрыта, и Скейс шагнул в подъезд, где с одной стороны его встретила карта метрополитена в раме, а с другой — зеркало с рекламой эля. Мужчина толкнул еще одну створку, разрисованную увеличенными копиями кредитных карточек, — и в ноздри ударил сильный запах еды, сигарет и мебельной политуры. Дежурных в полупустом вестибюле не оказалось, только за стойкой администратора сидела у крохотного телефонного коммутатора молодая женщина. У ее ног лежала коричневая гладкошерстная собака, слегка изогнув лапы и сонно распластавшись на клетчатом полу. При появлении Скейса она лениво прищурилась на него и ближе придвинулась к ножкам кресла. На крючке за коммутатором висела белая упряжь собаки-поводыря. Услышав скрип двери, дама живо обернулась и заморгала, уставившись невидящим взором куда-то поверх головы посетителя. В правой глазнице белело полуприкрытое веком, запавшее глазное яблоко, левое же подернула молочная пленка. Светлые каштановые волосы хрупкой женщины были зачесаны назад и скреплены парой круглых синих заколок. «Интересно, почему она выбрала этот цвет, если вообще выбирала, — не к месту пронеслось в голове мужчины. — Тяжело, наверное, жить, не имея даже возможности посмотреться в зеркало».
— Я ищу комнату, — промолвил он. — Вы можете мне что-нибудь предложить?
Дама подняла уголки губ, однако без искры тепла в мертвых глазах улыбка получилась пустой, бессмысленной.