Но в глубине души женщина знала: все это пустое. Владельцы машины автоматически станут главными подозреваемыми. Полиция начнет расспрашивать о предыдущем вечере. Библиотека, ссора в кино… А как же вы, голубчики, добрались туда, если не садились за руль? К треклятому кинотеатру не ходит напрямую ни один автобус, пришлось бы совершить уйму сложных пересадок. Нельзя же взять и ляпнуть, мол, оттуда наш автомобиль и угнали! Почему же не позвонили в полицию раньше, как добрались домой?.. Мартин еще не готов к допросу. Она-то рассчитывала выиграть несколько дней. Да и тогда, учитывая, что никакие улики не связывали бы их с преступлением, это был бы всего лишь дежурный визит. Теперь же все изменилось. И на пакете — клеймо местной химчистки. Там без труда вспомнят постоянную клиентку… Одно к одному.
Супруги переставляли ноги, плетясь навстречу полицейской машине у порога, навстречу взглядам из каждого соседского окна, понимая, что никогда уже не остаться им вместе наедине.
Ужасы леса были все до единого вымышленными. Впереди же поджидала реальность. Нет, нужно было взять мужа за руку и позволить увести себя в темную чащу. В его объятиях женщина как-нибудь победила бы свой страх. Она всегда была сильнее. Именно у нее супруг искал поддержки, утешения, уверенности. В конце концов, разве не к такому спутнику стремилась наша героиня — полной противоположности властному отцу? И вот, впервые за время их брака, муж попросил довериться ему. Неужели он так много хотел? Спокойно лежать во мраке и убаюкать ее до смерти. Но детские страхи превратили жену в предательницу. Она отняла у мужа право достойно встретить последний час, тогда и так, как он того желал, обрекла на позорный суд, скамью подсудимых, на восемнадцать мучительных месяцев тюрьмы. Известно, как заключенные обращаются с развратителями детей. Наконец петля оборвала унизительные страдания. И все эти долгие месяцы наша героиня провела в изоляции от него, не имея возможности утешить, попросить прощения. Если на то пошло, ребенок умер не по ее воле. Женщина твердила себе, что не могла предотвратить убийства. Девочку задушило дитя, проснувшееся во взрослом человеке. Но подвести своего мужчину перед самой развязкой — то был ее сознательный выбор.
Я должна была уйти с ним той ночью. Он не ошибся: у нас не оставалось выбора. Вот что я называю грехом — предательство любимого человека. „Совершенная любовь изгоняет страх“. Но здесь и не требовалось быть совершенной. Хватило бы капельки доброты, чуть-чуть смелости…»
На этом рассказ обрывался. Дочитав до последней строчки, Филиппа потушила свет и некоторое время лежала без движения, слушая, как колотится сердце. Ее разом и тошнило, и тянуло потерять сознание. Девушка поднялась и присела на край постели, затем подошла к окну, высунулась наружу и принялась жадно глотать благоухающий воздух. Она не задумывалась над тем, насколько правдива рукопись. Не оценивала ее как художественное произведение. Зато понимала, что никогда уже не сможет отделаться от прочитанного — или отступиться от женщины, из-под чьей руки появились на свет эти строки. Филиппа не признается матери, что заглядывала в конверт, да она и не спросит. Написанный от руки рассказ останется единственным, что девушке будет известно о том убийстве. Да и к чему знать больше?
Около десяти минут она молча смотрела в ночное небо, после чего убрала тетрадь в конверт и положила обратно в ящик. Уже засыпая, Филиппа смутно удивилась: «А где была я той ночью?»
Вечером он вернулся, дабы официально взять во владение свой будущий одноместный штаб. Наутро позавтракал в половине восьмого, едва лишь открыли столовую, и к восьми приступил к наблюдению. Стул кокну, дверь на запор, локти на подоконник. Рядом наготове лежал открытый рюкзак: заприметив миссис Пэлфри, легко будет уложить бинокль, сорваться с места и… Разве что с лифтом обычно много возни. Придется спешить, чтобы не потерять объект из вида.
Ровно в девять пятнадцать из шестьдесят восьмого дома вышел высокий брюнет с портфелем. Должно быть, мистер Пэлфри. Выглядел он как все деловые люди, чей день распланирован до минуты, и Скейсу не верилось, чтобы в эти графики вписывалось посещение женщины, убившей его дочь. Норман доверился первому впечатлению: не кто иной, как обладательница испуганного голоса, который он слышал в трубке, выведет его на преступницу.
В девять сорок пять появилась служанка, толкая перед собой тележку для покупок. После уже никто не покидал дома и не приходил. Спустя два часа служанка вернулась и бережно сошла вместе с нагруженной коляской по ступеням нижнего полуподвального этажа. Тут Скейс оторвался от окна и сбегал в забегаловку, расположенную в полусотне ярдов от гостиницы, чтобы пообедать кофе с бутербродами. Без четверти два он был на своем посту и до самого вечера не отвлекался. Около дома ничего не происходило. Брюнет пришел чуть позже шести, поднялся по парадному крыльцу и скрылся в дверях.
В восемь часов Норман сделал перерыв на ужин; через час он уже сел у окна и ждал, пока не стемнело. На улицах зажглись фонари. Одиннадцать часов… Полночь. На этом наблюдение завершилось.
Следующие три дня не принесли ничего нового. Брюнет уходил из дома ровно в девять пятнадцать, служанка — обычно с тележкой — около десяти. В понедельник, отчасти ради яркого солнца, отчасти ради разминки, Скейс решился проследить за ней. Вот бы втянуть дамочку в беседу, выведать ненароком, дома ли хозяйка, а то и расспросить между делом о девушке. Он слабо представлял, как подойдет и заговорит с незнакомкой, но внутренний голос так сильно и властно велел ему действовать, что Норман пулей слетел по лестнице и нагнал служанку на углу Кальдекот-Террас.
Первым делом дама направилась оплатить счета за почту. Газетчик приветствовал ее по имени, и Скейс наконец узнал, кто перед ним. Досадно, что непроверенная догадка заставила его потерять целых три дня. Притворяясь, будто выбирает газету, Норман недоуменно покосился на женщину. Трудно было связать худую, сутулую фигуру и напряженное лицо с образом уверенной девушки из поезда. Неужели это и есть хозяйка шестьдесят восьмого дома?.. Уладив вопрос со счетом, дама пошла к мяснику; Скейс приобрел «Дейли телеграф» и тронулся следом, держась на расстоянии. На витрине лежал окорок с косточкой. Норман решил купить четверть фунта, чтобы пообедать прямо в номере, и занял очередь. Миссис Пэлфри выбирала лопатку ягненка. Впервые мужчина заметил на ее лице оживление. Образец был принесен для инспекции; дама принялась изучать его с дотошным вниманием и нежностью истинной ценительницы. Они с продавцом понимали друг друга с полуслова. Тот даже оставил очередь на попечение своего помощника, дабы обслужить разборчивую покупательницу.
Заплатив за окорок, Скейс последовал за женщиной мимо викторианских домиков к небольшому открытому рынку. Миссис Пэлфри неспешно перемещалась между прилавками, осматривала товары с каким-то восторженным беспокойством в глазах, недоверчиво мяла пальцами томаты и груши. Под конец она наведалась в гастрономическую лавку. Норман с притворным интересом уставился на сморщенную сухую колбасу, искоса подглядывая за женщиной. А та покупала копченого лосося. Торговец длинным ножом ловко отхватил и протянул ей на лезвии жирный прозрачный ломтик на пробу. Скейс никогда не пробовал таких деликатесов и чуть не поперхнулся, увидев ценник. Ну и аппетиты у этих Пэлфри! Отлично пристроилась дочка Дактонов, ничего не скажешь. Неожиданно для себя мужчина тоже вошел в лавку и — была не была! — приобрел две унции. Можно будет перед обедом насладиться незнакомым лакомством, доподлинно зная, какие вкусовые ощущения испытывает объект слежки. Два ломтика нежно-розовой плоти свяжут их еще теснее.