– Самую малость, – говорит Эйнштейн. – Уравнение общей теории поля.
– Всего-то? Да делов-то! – говорит Бог и велит ангелам принести доску и мел.
Он пишет, пишет, пишет, и вдруг Эйнштейн говорит:
– Стоп. Вот тут ошибка!
– Я знаю, – говорит Бог.
И продолжает писать.У Аверченко есть рассказ про мальчика, который слышит, что завтра будут блины. Он не знает, что такое блины. Он думает, что это какое-то необычайное событие и в честь этого события – какое-то необычайное блюдо.
В самом деле: кухарка мечется, горничная бегает в магазин, мама дает указания, все чистится и моется, накрывается стол, зажигаются свечи, приходят красиво одетые гости, конфеты-букеты, поцелуи-приветы, просто великий праздник! И вот приносят блины. «О! Блины!» – радостно кричат взрослые, они толпятся вокруг стола, накладывают, наливают, нахваливают.
А мальчик громко плачет. Его окружают, гладят, утешают, спрашивают, в чем дело. «Они круглые! – рыдает мальчик. – И тестяные!»
Проще говоря, оладушки. И все. И фунт дыма.
Грандиозная в своей банальности (или банальная в своей грандиозности) проблема. Волшебные блины оказываются простыми оладушками. Ну, не совсем простыми. Чуть больше размером. Чуть пористей. И шуму вокруг больше. Можно сказать пошлость: один видит в праздничных блинах будничные оладьи, другой и в будничных оладьях может рассмотреть праздничные блины. Но как все это скучно… Господи, почему такая тоска?
– Господи, слышишь ли?
– Слышу, слышу, – психотерапевтичным голосом отвечает Господь.
Не сам, конечно, а его голос, записанный на автоответчик. Ибо подобных стенаний возносится к небу столь великое множество, что у Господа Бога нет физической возможности ответить лично каждому.
– Слышу, слышу, – отвечает Господь. – Оставьте ваше подробное сообщение, и с вами обязательно свяжутся.
Когда? Когда в глазах померкнет свет и дух покинет плоть? Или все-таки раньше, когда блины не будут превращаться в кусочки сыроватого горячего дрожжевого теста, а останутся праздником, который хоть и не всегда, но все же с тобой?
Сплошные вопросы.
– Если у вас есть дополнительные вопросы, нажмите единицу в тоновом наборе или дождитесь ответа оператора.
Но оператор – тоже запись. Он тоже предложит оставить свои вопросы и пообещает связаться. Во благовремении.В старинной Большой советской выездной анкете был замечательный финальный пассаж: «Если у вас есть ответы на вопросы, которые здесь не заданы, напишите их на отдельном листе (листах) и вложите в данную анкету». Список вопросов – не заданных, но бьющих в точку! – тут же сам собой складывается в испуганной голове. И уже не до блинов.
Он резал колбасу и говорил:
– А я тут с Ленкой повидался. Двадцать лет прошло, обалдеть можно. Помнишь Ленку?
– Редкое имя, – сказал я.
– Привет тебе! – сказал он. – Из третьего подъезда. А ты что, к ней не кадрился?
– Нет.
– А я подкадрился, – вздохнул он. – Классная была девочка. И сейчас ничего. Давно замужем, сын – студент… Я говорю: «Как сына-то звать?» Она говорит: «В честь отца». Я говорю: «Ну, и как мужа твоего звать?» Она говорит: «Муж у меня Олег Андреевич, а сына я назвала Димой. В честь отца». И на меня смотрит, прямо в глаза.
– Ничего себе! – Я даже присвистнул.
– Вот то-то и оно, – сказал он.
– Хоть на парня поглядел? – сказал я.
– Нет. А зачем?
– Ну, просто, – сказал я. – Взрослый сын, обалдеть. И вообще родная кровь.
– Зачем зря расстраиваться? – сказал он, сгружая колбасу на тарелку и принимаясь за помидоры. – Зачем парня расстраивать? Вообще я не верю в голос крови.
– Правильно не веришь, – сказал я. – Врет она. Мне она то же самое говорила.
– Что? – спросил он.
– То, – сказал я. – Такими же словами. Сына в честь отца, Димой. И в глаза смотрит. Мы же тезки с тобой, ты что, забыл? Классная была девочка, верно. И сейчас тип-топ.
– Ты же сказал, – он развалил помидор надвое, – что к ней не кадрился…
– Я не кадрился, – сказал я. – А она подкадрилась. Ты чего надулся? Она всем врала, тебе и мне тоже.
Он двинулся на меня. Столик уронил, колбаса на пол. У него сносило крышу, прямо на глазах. Здоровый такой бык, накачанный. И нож в руках. Что я должен был делать? Что? Хорошо, там на полу гантели лежали. Едва извернулся, тюкнул и ушел.
Через годик не стерпел, позвонил Ленке. То да се, как муж, как сын, как вообще. И, кстати, как наш общий друг Димочка, если, конечно, помнишь.
– Помню, – говорит.
– Давно, – говорю, – его не видел. Лет двадцать, наверное. Как мы со старого двора разъехались, не видел. Жив или как?
– Или как, – говорит. – К сожалению.
– Ничего себе! – я даже присвистнул. – А такой вроде здоровяк был.
– Да при чем тут. Убили твоего тезку. Нашли на квартире. Криминальные разборки.
– А что, он бандитом стал? – говорю.
– Да нет. Это у ментов отмазка такая. Чтобы не искать.
– Понятно. Сыну рассказала? – ляпнул, сам не знаю зачем.
– Дурак ты. – Она засмеялась и трубку бросила.Потапов, зампред Заксобрания N-ской области, вел прием населения.
Вышел эколог-общественник. За ним по списку шла хозяйка булочной.
Но вошел мужчина в очень хорошем костюме. Правда, вместо галстука была настоящая веревка. За ним шел Нестеренко из международного отдела.
– Инвесторы? – спросил Потапов. – Эльф Акитэн? Креди Сюисс?
– Павлик, давай, – сказал Нестеренко.
Выскочил переводчик, что-то шепнул этому, который с веревкой. Тот заговорил по-иностранному. Павлик стал переводить:
– Позавчера Господь Сил и Властелин Кругов призвал к себе Великого Магистра ордена Ризенцвергеров, Шарля Керуака, правившего под именем Карла Шестого.
– Мои соболезнования, – сказал Потапов, пытаясь не смеяться.
– Вчера, – продолжал переводить Павлик, – Высший Совет Ордена избрал вас, Потапов Федор Сергеевич, Великим Магистром под именем Теодора Четвертого. Большинством в двенадцать голосов против трех.
– Спасибо за доверие, – сказал Потапов. – Нестеренко, что за хрень?
Тут зазвонил телефон. АТС-1.
– Минутку. – Потапов взял трубку.